Избранное

«Боинг» вышел на взлетную полосу. Стюардесса представила нам членов экипажа и пожелала счастливого полета. Оглушительно взревели реактивные двигатели, и мы сорвались с места. В этот миг я, по обыкновению, закрываю глаза и открываю, когда грохот стихает и самолет уже в воздухе. Тогда же случилось вот что: на какую-то десятую долю секунды воцарилась тишина и, когда я уже решила, что мы, очевидно, в воздухе, удар страшной силы выбросил меня из кресла, потом снова — удар, скрежет и визг, еще один удар, и самолет покатился вперед. Если бы мне тогда сказали, что мы упали в воду, ни за что не поверила бы! Я была уверена, что мы рухнули на бетон аэропорта и самолет переломился. Не помню, как я снова очутилась в кресле. Голова горела, но первая мысль была: «Жива!» Протяжно звонил звонок. В салоне запахло горелым. Это был тот самый, предшествующий крикам и панике миг катастрофы, когда пассажиры еще не пришли в себя после первого потрясения. И тут же отчаянный женский крик разорвал зловещую тишину и как бы послужил сигналом — салон загудел, застонал, заметался. «Мы на воде!», «Тонем!» — со всех сторон раздавались крики. Я бросилась к иллюминатору, но за стеклом была беспросветная тьма. Пассажиры в панике повскакали со своих мест. Часть из них, кто был во втором салоне, бежала к кабине, а сидевшие в первых рядах первого салона пытались пробиться в хвост самолета. В центральной части лайнера началась давка. Справа от меня, в ряду девятом или десятом кто-то терзал запасную дверь, пытаясь ее открыть. «Не открывайте! Ворвется вода! Мы захлебнемся!» — взревели поблизости. «Не бойся, Ксения, не бойся, опасности уже нет!» — крикнул Самсон, сжимая мне руку, а я, потеряв дар речи от страха, что-то бормотала в ответ, пытаясь ногой нащупать свои туфли — зачем только они мне были нужны, одному богу известно.

Вдруг захрипел микрофон, и на весь самолет с оглушающей беспощадностью разнеслось: «Внимание, говорит капитан! Прекратите панику. Знайте, ваше спасение в ваших руках! Возвращайтесь на свои места! Дайте нам возможность спасти вас!» И свершилось чудо: крики и рев умолкли, пассажиры, минуту назад оравшие до хрипоты, до пены во рту, правда, не разошлись по своим местам, но, как цыплята, съежились между креслами и освободили проход. «Подпустите нас к люку! Не бойтесь, все будет в порядке!» Это стюардесса с обезумевшим лицом кричала в мегафон, протискиваясь между пассажирами. За ней следовали члены экипажа. Тогда я не обратила внимания, но сейчас эта сцена отчетливо встает передо мной: все четверо держали в руках по огромному чемодану. Так, отдавая приказы в мегафон, экипаж добрался до люка. Пассажиры старались держаться как можно ближе к нему. Вот когда началась отчаянная давка, толкотня! Каждый думал только о себе, куда только девались корректность и благовоспитанность! Пассажиры всех трех кресел, составлявших ряд, одновременно рвались вперед, без всякого стеснения вспрыгивали друг другу на спины, пытаясь первыми проскользнуть к выходу. «Что происходит! Дайте пройти друг другу!» — кричали иные для вида, пытаясь таким манером прорваться вперед. Между тем горелым пахло все сильнее, в салоне становилось дымно. Мы с Самсоном стояли, Герасиме продолжал сидеть возле иллюминатора. Он то снимал очки, то снова водружал их на нос и с таким спокойствием воспринимал царящий вокруг переполох, что я удивилась. Но это спокойствие, конечно, было внешним, я убедилась в этом, он вдруг вынул из кармана гребешок и стал расчесывать волосы.

Я заметила, как дым поплыл в ту сторону, куда ушли члены экипажа. «Открыли люк?» — спрашиваю возвышающиеся передо мной спины, но мне никто не отвечает. «Что они говорят, брать с собой личные вещи?» — женщина с растрепавшимися волосами пытается снять чемодан с багажной полки. «Ничего не берите!» — не оборачиваясь, отвечает стоящий передо мной верзила — одна сумка у него перекинута через плечо, другую он держит в руке. «Дайте пройти друг другу! Мужчины, будьте благоразумны, пропустите стариков и женщин!» — кричит в мегафон стюардесса. Она ничего не говорит о детях, не могу поклясться, но детей в самолете я и впрямь не видела ни во время посадки, ни позднее.