Избранное

Под конец я посоветовал Гиви, и его доброе сердце не могло с этим не согласиться, привезти из города двух рабочих — мастеров своего дела. Будто бы для какой-то особой работы, на деле же для исправления того, что напортачили великаны. При этом он, конечно, не дал бы почувствовать им, ни словом не намекнул бы, что недоволен их работой. А в дальнейшем перевел бы постепенно великанов на не требующие особой квалификации дела — земляные работы и благоустройство двора.

С большим волнением (будто мне недостаточно собственных тревог) ждал я следующего дня, как встретят своих новых коллег великаны из Сачихе.

К одиннадцати часам Гиви Заалишвили привез из города двух греков — отца и сына. Греки обошли двор, переоделись в сатиновые халаты и приступили к работе. Их почти не было слышно. Парень с полуслова понимал отца — что надо было укрепить, что подать. В это время наши великаны, подменяя друг друга, строгали доски для пола, поминутно дуя на фуганок и постукивая молотком по рукоятке. Им явно не нравился фуганок. Порой один из них, заложив руки за спину, с деловым видом направлялся в тот угол двора, где работали отец с сыном, украдкой бросал на них взгляд и возвращался к приятелям, обступившим строгальный станок.

Со двора Заалишвили уже не доносилось смеха и тихого пения. День как будто стал намного длиннее. Печаль и уныние, воцарившиеся во дворе, передались и мне — не писалось. Я не мог подобрать нужного слова.

…Около десяти утра кто-то позвал меня со двора. Я спустился. У калитки стоял Зурия, одетый в выходной костюм. Чуть поодаль — три великана с узелками в руках, готовые в путь. Я пригласил Зурию войти.

Он отказался.

— Мы уезжаем, батоно Шио. Нам нельзя здесь больше оставаться. Мы не успели даже попрощаться с батоно Гиви, так что очень просим извиниться за нас и передать ему наше спасибо. Он почти расплатился с нами. Немного, правда, недодал, ну да бог с ним. Хороший он человек, и нам как-то стыдно, что мы уезжаем не попрощавшись.

Вы небось уже разобрались, что к чему, батоно Шио, но я все же свое скажу. Чего уж скрывать, никакие мы не мастера, а простые крестьяне, и будь мы немножко умнее, не взялись бы за строительно-ремонтные работы, но жизнь заставила нас. Нет, за горло нас никто не брал, но нам хотелось заработать какие-то копейки, вот мы, так сказать, и удрали из села.

Вы так устроили эту жизнь, и не нам учить вас, но все же хочу сказать: мы не лентяи и бросили свои семьи на такой долгий срок не потому, что они надоели нам. Дело в том, что нам очень трудно живется на селе. Целый год ковыряешься в земле, а прокормить семью, да еще чуток отложить (должен же человек хотя бы немного иметь про черный день) очень трудно.

Если так продолжится, а задарма и осел сегодня не работает, мы еще немного подождем, а потом вообще уедем из деревни. Другого выхода нет. Все, что можем, сделаем. Сегодня мы опозорились перед этим славным человеком, но это не наша вина. Постороннему глазу чужое дело всегда таким легким кажется, вот и мы обманулись, опростоволосились. Скажи ему, что мы, сачихцы, не такие уж плохие люди…

Говоря все это, Зурия прятал глаза, пристально разглядывая свою правую ладонь, изредка, правда, бросая на меня быстрый взгляд, чтобы удостовериться, понимаю ли я его. Я долго упрашивал его: зайдите в дом, выпьем на прощание по стаканчику. Но Зурия был непреклонен, и тогда я позвал тройку великанов. Но и они остались глухи к моей просьбе, поздно уже, сказали, не будем беспокоить вас, нам надо успеть к сачихскому поезду. Они подходили ко мне и жали руку с такой почтительностью, словно делали это впервые.

— Дай вам Бог всего хорошего, ни о чем не беспокойтесь, с Гиви я переговорю.

Вот все, что я им сказал. Они ко мне пришли прощаться, а не совета просить. А если бы и попросили, что бы я мог им сказать? Какой совет я им мог дать?

Перевод Л. Татишвили.

СОВЕТ НАЧИНАЮЩЕМУ ПИСАТЕЛЮ