Избранное

Сдав вахту, Казя Базя ушел спать. Остался в рубке один. Сейнер входил в залив вдоль западного берега милях в двухстах. Море пустынно, ни одной фигурки судов. Утро зачиналось, оно светло и тихо, доброй печалью дышало над зеркальным, осенним, синевато-искристым и холодным морем. Ночью был мороз, на бортах сейнера блестели пленки льда, сопки, освещенные встававшим солнышком, горели заснеженными уже вершинами, а подножья их, то желтые, то ярко-зеленые — это заросли кедрача, — будто поеживались, согреваясь. Глянул в другую сторону — там бесконечное море, оно пустынно и молчаливо. И меня прознобил ужас — один на все море со своей сомнительно-реальной мечтой!

Все так: и машина изношена, и рация ни к черту, и тайфуны, и смерчи, и одиночество… скоро парни проснутся — куда завел нас, Сусанин?

Ну, что ж? Вперед, хромоногие! Достал карту Олюторского залива, стал рассматривать ее… вот он, весь передо мной, когда-то я здесь рыбачил… вот Пахача, вот Апука, вот Лаврова, вот Лиман… здесь вот со Страхом чуть не «гробанулись», как говорил он, с Шайморданом «погорели капитально», с Егоровичем — «было не утонули»… где они, капитаны моей юности? Шаймардан ушел на большой флот, Страх пропал от водки, Егорович на пенсии, где-то в Алма-Ате «козла» долбит…

Еще раз глянул на море, оно было печально и по-осеннему приветливо и, в то же время, безучастно… «очей очарованье». Мне стало спокойно и необыкновенно хорошо… будто бы помолиться захотелось… но не так, как Джеламан молился: «…господи …твою мать…», и не так, как это делают богомольцы, — они ведь молятся в двух случаях: когда что-то просят у бога и когда благодарят его за что-нибудь. Мне же ни у бога, ни у судьбы выпрашивать ничего не надо и благодарить их вроде не за что. Тогда в чем же дело?

А вот во что же я верил или верю? Ни во что, кроме своей мечты. Сомнительной, возможно, и нереальной, но это уже другое дело.

Может, я что делал не так, ну обижал кого — обижать, конечно, обижал, хоть и ненамеренно, так жизнь устроена, — или искал выгоду для себя? Или кому-то что-то хотел доказать, или кого-то победить? Может, хотел славы или денег? Это, конечно, исключается, славу заработал Джеламан, она не моя, а денег… сколько их уходило и сколько приходило, а еда, одежда, работа оставались одни и те же.

Парней замучил… для них сейчас я банкрот, проигравшийся в пух и прах игрок, освистанный актер… один Казя Базя не предаст, для него, кроме слова — человек слова, — ничего не существует, его ничем не удивишь и ничем не прошибешь. Дед отвернется, это реалист до последней кровинки, романтика и мечты для него не существуют, ему надо дело… как и всякий настоящий моряк, человек слова, причем железного слова. Самолюбие у него, конечно, чудовищное. Остальные молчат… до поры до времени… так… с какой же изобаты начинать? С любой можно…

Стоп!.. под берегом, кажется, судно. И будто сейнер. Взял бинокль — точно, сейнер. И на якорь. Позвать по рации, услышат, узнают, где нахожусь. Подойду.

Наверное, тоже кто-то в поисках счастья, тогда зачем на якоре? Погода рабочая, день рыбацкий давно начался.

Подхожу ближе — МРС-1561, Володя Фаттахов, из колхоза Горького.

Я давно знаю Володю и люблю его, пожалуй, больше, чем Сигая, у Володи, кстати, тоже орденок за труды, правда, не желтенький, но все равно, а еще у Володи есть что-то от гриновского Бит-Боя, бескорыстие, светлость и легкость души.

Только дал задний ход, чтобы привалиться к его борту, как из рубки вылез сам Володя, он был в новеньком костюме, белой сорочке, лакированных туфлях, будто на танцы собрался. Обычно я его встречал в море в побелевшей от морской соли телогреечке, перетянутой куском дели. Из рубки вышли двое матросов, стали настраивать брашпиль к подъему якоря. Я дал задний ход, сейнера плавно закачались, приваливаясь друг к другу.

— Привет, братка! — Володя протянул руку и улыбнулся — как всегда меня покорила его улыбка: светлая, чистая, от такой улыбки жить хочется.

— Здравствуй, Володя! Ты что здесь делаешь? — Я, конечно, догадался, зачем он здесь и почему на якоре, но хотелось оттянуть момент разочарованья, хоть на миг.

— Ведь за рыбой пришел? — спросил Володя.

Я ничего не сказал, только пытался улыбнуться, но моя улыбка вышла беспомощной, поэтому выражение лица у него изменилось, и он продолжал, будто оправдываясь:

— Два дня лазил по заливу, и ни одной рыбины. Куда она делась? Ведь в прошлом году я здесь в это время за две последние недели взял половину квартального.

— Это был, конечно, бизнес.

— Еще какой. Я тогда тоже убежал от общей толпы и один бродяжничал.

— Тоже контрабандой?

— Как же еще? — развел он руками.

— А власти?

— Узнали после, но победителя судить рука не поднялась. Ну, а в этом году капитан флота… официально предупредил.

— Меня тоже.

— Так что бежим, братка, пока не погорели?

— Значит, в этом году делов здесь нет?

— Глухо, братка. Совершенно глухо. Куда она делась?

— Ты где лазил?

— Везде: Красный, Серый, Апука, Лиман, Грозный, Сомнение… везде. Вчера уже в полночь закончили и попадали.

— Ночью не пошел, не спешить?