Избранное

Сам Страх и все его кадры во всю путину, между прочим, были неузнаваемы — трезвые, ни в одном глазу. Дядя Саша спросил как-то Гуталина:

— Я тебя, Леша, не узнаю. Бросил пить эту заразу?

— Стоит ли, дядя Саша, душу расстраивать во время путины? — ответил. — Мы уже после. Капитально.

— Ты, Леша, настоящий рыбак, — сказал Демидов.

Сам Страх по берегу ходил павлин павлином, даже под ноги не смотрел, вышагивая.

Областное начальство собрало как-то капитанов и стармехов, о дисциплине вопрос стоял.

— Насчет этого у меня на судне и разговоров нету, — сказал Страх, узнав, в чем дело.

— И к бабке не ходить, нету, — добавил Краб.

И они пошли, хлюпая отвернутыми голенищами сапог.

— Николай, куда же ты? — кричал секретарь райкома. — Что же ты бросаешь нас?

— Мне кошелек чинить надо.

В другой раз скандальчик устроил, настоящий. В очереди на сдаче рыбы директор комбината хотел один сейнер принять не в очередь, по блату будто бы. Страх не уступал, его очередь подошла.

— Страхов, подождешь, — метался по пирсу директор.

— По каким таким правилам?

— Я не собираюсь перед тобой отчитываться.

— А я не собираюсь отшвартовываться.

— Уходи.

— Не.

— Уходи, тебе говорит директор комбината!

Выпятил грудь Страх и, повернувшись к Гуталину, вертевшемуся на палубе, добавил:

— Заводи двойные концы, Алексей Василич.

— Милицию позову.

— А ну, Алексей Василич, тащи линеметательную пушку.

— И заряди ее усиленными, — грозно добавил Краб.

Черт его знает, что у них на уме? Похлеще штучки отмачивали. Так и отступился от них. Квитанцию за сданную рыбу они не взяли.

— Директору на конфеты, — сказал Страх приемщику.

По флоту о них ходили анекдоты. Рассказывали, что в море Страх по нескольку суток торчит на мостике, не спустится вниз, пока не найдет косяк и не обловит. А найдет, становится одержимым, орет, сам во все вмешивается, а если рыба начнет уходить из кошелька — неудачный замет, например, или еще какая неполадка, — заставляет матросов прыгать в море, чтобы задержать ее.

Свой «Спутник», так они окрестили сейнер, что зимой из снега выкопали да отремонтировали, он прямо облизывал: и лазит, и лазит по палубе с молотком или кистью. Или с неводом возится. На мостике кто-нибудь из матросов, чаще всего Моль или механики, всех обучил управлять сейнером. На общесудовом собрании, когда перед путиной принимали соцобязательства — кстати, соцобязательства они не приняли: рыбу, мол, ловить — не дрова колоть, рассчитывать не положено, а сколько поймаем, столько и поймаем, — они записали в протокол единственное предложение, которое внес Гуталин: «Работать так, чтобы товарищу было легче». На том и порешили, подписались все внизу страницы.

Наступил ноябрь. Забухала с треском обесснеженная земля, обросли причалы льдом, забушевали страшные, какие бывают только в Беринговом море осенью, штормы. Ветер раскачивал фонари на столбах, заворачивал вместе с досками толь на крышах рыбцехов. Путина кончилась. Рыба, нажировавшись у берегов Камчатки, ушла в океан, на глубину, на зимнюю спячку. Теперь придет только весной икру метать.

Опустело все в Пахаче. Безлюдье и бездвижье. Только высятся яруса бочек и ящиков с рыбой, которые надо отгрузить на пароходы, да в чанах досаливается последняя партия, которую тоже надо загрузить в ящики и бочки и тоже отгрузить.

Разъехались обработчики. Сезонников пароход на материк увез, колхозников — свои сейнера в колхозы. Для обработки и отгрузки оставалось по бригаде в каждом колхозе. Они завершали кампанию.

— Ну вот, мы скоро дома будем, — сказал Ванька, собираясь укладывать вещи.

— Вань, — Мурашиха опустила глаза, — может, останешься? Ведь по двойной цене ее отгружать будут.

— Да у нас вроде ничего получилось.

— Дядя Саша говорил, что аккордные наряды закрывать будут с тройным коэффициентом: за холод, за условия, за сверхурочные. Может, до конца… какой-то месяц.

— Это-то да, — согласился Ванька.

Глава XIV

Двадцать человек обработчиков, что остались на отгрузку, ютились в одной палатке. Докрасна раскаленная печка гудела сутками, стоять возле нее невозможно, а по углам снежок со льдом. Спали одетые, укрывались матрацами — их много осталось после отъезда сезонников. Дядя Саша с Юрием Алексеевичем тоже вместе со всеми.

Ну и работка! Врагу бы такую не пожелал. В цехах колотун ватные штаны прожигает. Тут же палили костры, грели воду, чтобы растопить льдистую корку в чанах, иначе, перемешивая, побьешь рыбу, сами приплясывали возле них. То один, то другой ругался, растирая тлеющую штанину или рукав.

Особенно плохо приходилось, когда пароходы подваливали: из-за погоды они задерживались, потом приходили вместе. В такие времена дни путались с ночами, работаешь, пока двигаются руки и ноги, — за простой парохода с колхоза драли бешеные деньги. А иногда по неделям приходилось отсиживаться в палатке.