Избранное

В доме нет мебели. Собственно, ничего нет, только печь да плита. В начале лета, когда колхозное стадо кочевало в этих местах, здесь жил пастух с женою и доярки. В одной из комнат располагался молочный склад. Но теперь стадо откочевало к Ивашкинскому увалу, пастух с доярками переселились в другой, точно такой же дом, а здесь теперь только бидоны. Пустые и с молоком. Полные трактор каждый день привозит от стада, забирает пустые. Такую же манипуляцию производит дядя Саша, только он курсирует по речке на моторной лодке от дома до колхоза.

Вот сейчас дядя Саша привез пустые, нагрузился полными, но в колхоз не едет, дождь пережидает. С ним Яшка, которого он из колхоза подбросил. Яшка тоже не хотел идти по дождю в свою зимовьюшку. В колхоз он ходил за припасами.

В комнате, где они сидят, грязновато: от свечки, установленной на углу почерневшей плиты, поблескивают пустые бутылки по углам, ржавые консервные банки, сереют заплесневелые корки хлеба. Бумажки и всякий мусорок.

Старики, им обоим под шестьдесят, сидят на кирпичах, горит плита, на ней бурлит чайник. Перед ними на полу разостлана газета, на ней буханка хлеба, сыр, раскрытая пачка сахара. Яшка привалился спиной к стене, одну ногу выбросил перед собой, на другую, согнутую в колене, облокотился. Оба держат по кружке чаю, Яшка свою держит обеими руками, будто руки греет.

— А помнишь, Яша, — хрипловато и задумчиво говорит Демидов, — как я красную рыбу сдавал? Помнишь, а?

— Да-а-а, — неопределенно произносит Яшка.

— Когда председателем был?

— Да-а-а…

— Борисович, он тогда директором был, кричит: «Где твои пятьсот центнеров? Тут и четыреста не будет, а квитанцию ты взял на пятьсот». А я говорю: «Здесь! Все здесь! Считай!» Меня, Яшка, на мякине не проведешь.

— Теперь ее тысячами сдают.

— Я не про то говорю. — Демидов отхлебывает из кружки несколько глотков. — Я, Яша, про то говорю, что люблю справедливость. А что сейчас ее берут тысячами, дак это неправильно. Ведь он ее в речке берет, а в речке разве можно? Она же в речке нерестится.

— Нельзя, однако, в речке рыбу брать.

— Эх, Яша, что делает, что, подлец, делает?! Что делает?! В речке придумал рыбу брать. А? А нефтебазу? Ведь он же ее прямо на самом берегу поставил, а ведь толковали ему на правлении, что ставь ты ее подальше, в тундре. А он свое: «Трубопровод тянуть не рентабельные затраты». А вот теперь солярка стекает в речку, а для рыбы ведь это гибель?

— Гибель, однако, — соглашается Яшка.

— Эх! Яша! — вздыхает Демидов. — Ему же ничего не жалко, соловей… прилетел, напоется и улетит. Не наш ведь…

— Не наш… соловей, — соглашается Яшка. — Он хочет быть шибко большой начальника.

— Вот ему! — Демидов тянет кукиш. — Чтоб на такой должности работать, надо все для людей делать. А не будешь для людей стараться — сколупнут. Я-то знаю, не один год в этой шкуре проходил.

— У тебя хорошо, Яковлевич, было, — соглашается Яшка, — ты хороший хозяин был.

— Эх! Яша! Что натворили… что натворили, — сокрушается Демидов, — хоть та же селедка. Ведь сколько ее было, сколько ее было?! Ведь весною в Анапке вода была белая от молок, а по прибойке хоть не ходи, икра так и хрустит под ногами. Ну зачем он, подлец, большой флот запустил туда? За пять лет и вычерпали. А теперь: «Новые места промысла». А рыбачь с умом, дак она бы и сейчас там была… ведь к рыбке надо относиться как к хлебушку, выкохай ее да вырасти сначала, а тогда уже и рыбачь. А то ведь как делаем? Как те дикари, что мамонтов убивали. Нашли мамонта, убили, пошли другого искать. Так же и мы… да дикари, наверно, на развод оставляли, а мы? Селедку вывели, теперь и камбалы меньше стало, да и трески. Рыбка же одна без одной жить не может.

— Не может, однако, не может, — соглашается Яшка. — Все рыбы и дичи одна без одной не могут. Одна утка не может без одной вороны, однако, один зайчик не может без лисички…

— В природе, Яша, все одно без другого не может. Выведи волка, тут тебе и заяц пропадет или та же утка без вороны.

— Да, однако, — соглашается Яшка. В его умных глазах, выцветших среди бесконечных просторов тундры, знающих повадку каждого зверя и птицы, умеющих по отметке на траве или вмятине на береговом песке разгадать тайну природы, тихая печаль. Он тянется к чайнику, наливает себе чая, льет в кружку Демидова. — Я не хотел за него голосовать.

— А кто хотел? Кто, Яша, хотел? — Демидов делает несколько глотков. — Это флотские все напортили, что на океанском флоте работают. Они же базируются в Питере, здесь почти не бывают, им-то все одно, кто здесь. Вот и получилось. А районное начальство его еще не раскусило.

— Раскусит, однако.