Избранное

Каким образом уцелел Константинеску, известно не было. Сербезан говорил, что тогда, когда их забирали, он отлучился в город. Этого быть не могло: если майор хотел арестовать их всех, он не дал бы Константинеску как раз в это время увольнительную. Несомненно, майор все подстроил заранее, наметил даже час, когда их должны были посадить под арест. У немцев не было никаких основания пощадить Константинеску. Он вовсе не проявлял себя как германофил. Константинеску был человек замкнутый и всегда с подозрением озирался вокруг, словно во всех видя врагов. Однако Ристя, знавший его ближе, утверждал, что по природе он вовсе не был угрюмым, он становился веселым лишь среди знакомых людей, на которых мог положиться. До войны Константинеску служил почтальоном в одном городке близ Ясс. Земли у них не хватало, и отец решил отправить сына в город искать работы, потому что в семье было много братьев, мал мала меньше. Он нашел себе службу на почте и через два года купил велосипед. С этого дня все стали с ним здороваться, словно знали его спокон веку. Велосипед сделал его человеком, шутил он. Теперь его замечали все. В городке насчитывалось не так уж много велосипедов, а Константинеску был дылда, и все узнавали его еще издали. Его звонок звонил у ворот, и женщины тотчас же выходили, зная, что для них есть письма. «Я стал большим человеком, — говорил Константинеску, — и посватался к девушке с табачной фабрики, единственной фабрики в городе. По воскресеньям я катал ее на велосипеде по окраинным улицам города, выезжали мы и в поле. Она любила, чтоб все время трещал звонок. Ее отец, завидев меня, приподнимал шляпу, словно я был префектом, а мать брала за руку и вела в дом. И ласково хлопала по плечу, ей почти не верилось, что я настоящий. Привалило им счастье, у них будет зять с велосипедом. На улице Пропэширий, где они жили, меня знали стар и мал. Велосипед сделал меня человеком. Я женился и научил жену ездить на велосипеде. Обучились мой тесть и теща. Каждое утро она брала велосипед и ездила на рынок за покупками: за морковью, сельдереем, капустой. Все выглядело прекрасно, однако с некоторых пор моя теща немножко загрустила. Велосипед у меня был, это правда, да кальсон не хватало. А они не заметили этого сразу», — говорил Константинеску.

С Ристей они были хорошо знакомы, поэтому Константинеску и рассказывал ему о своей женитьбе.

— Может, он дезертировал, — сказал Ристя.

Это была правильная мысль. Возможно, но не наверное. Во всяком случае, Константинеску не мог позабыть о них. Должно быть, он сообщит, что с ними теперь случилось. Но если он дезертировал до того, как их арестовали? Так или иначе, он мог оказаться им полезным. Он знал, что они находятся в этой части Трансильвании, на краю страны, оторванные ото всех.

— Не такой человек Константинеску, чтобы думать только о самом себе, — сказал Ристя, и эта мысль обрадовала их и обнадежила.

14

Они шагали по дороге, которую с обеих сторон сторожили подсолнечники, по той дороге, где прежде прогуливались Тони с Куртом. Шли окруженные винтовками, связанные. Впереди Тони видел поворот, там золотистые лепестки исчезали. За поворотом тянулся белый известняковый овраг. Их вели туда. Курт шел рядом с Тони, заложив руки за спину, с обнаженной головой, чтобы загореть на солнце. Ристя, Сербезан и еще трое шли впереди, почти в одной шеренге. Их связали друг с другом, чтобы они не могли убежать. Но у каждого одна рука была свободна. Майор не слишком опасался бегства. Сопровождавший их взвод был многочислен.

— Он не лишен чувства юмора, — говорил Курт, — командовать карательным взводом он назначил именно меня. Вероятно, хочет меня испытать, помучить. Знает, старая лиса, что мы вместе развлекались по ночам. Осел. Я тебе говорил, он находит наслаждение в страхе. И воображает, что и в смерти есть сексуальное наслаждение… Почему он не ходил к женщинам? Может быть, мы избавились бы от его философии неудачливого развратника…

Тони не отвечал ему. Он знал, Курт выполнит приказ, даже если он ему скажет, что это бесчеловечно. Курт ответил бы, что сам это знает. Возможно, он и сейчас не делал из этого проблемы: ему предстояло расстрелять какие-то номера.

И он полагал, что не соглашаться с майором, не одобрять его — этого совершенно достаточно. Фрондирование устраивало его, и ему казалось, будто он всего лишь выполняет приказ, а не совершает преступление.

Тони смотрел на Ристю — тот хромал. Ботинок натер ему ногу. Левую ногу он немного волочил, и на его лице читалось страдание: на пятках у него были пузыри, и, вероятно, они лопнули по дороге. Давно не надеванные ботинки пересохли. Лицо Ристи каждый раз так искажалось, как будто в ботинки, особенно в левый, была налита серная кислота.

— Мне нравится, что ты презираешь его, — сказал Курт. — Вы даже и не подумали просить его отменить решение…

В действительности они не видели майора. Он укладывал чемоданы. Курт объяснил: майор слабохарактерен, не хочет даже увидеться со своими жертвами, боится их.