Весь дрожа, я тихонько подошел и, когда он двинулся прочь, не посмел ослушаться и потянулся следом. Ну и мать за нами вышла. Женщина у печи оборотилась. «Тьфу!» – плюнула ей вдогонку.
Потом, однако, мы с ним пошли одни по утоптанной дорожке, что вела в березовую рощицу неподалеку от дома. Мне было не по себе рядом с ним, и я норовил держаться подальше. Но все же мы вроде как друг с другом знакомились, покуда вместе шли. В гуще среди деревьев бил родник, они, верно, брали оттуда воду, потому что рядом лежала черпалка. Он опустился на колени у самого края и пригоршней зачерпнул прозрачной воды.
– Пей! – сказал он мне.
По всему было видно, что худого он не замышлял, и я с охотой сделал, как он велел, и нимало не трусил. Можно бы подумать, что, близко смотреть, он и вовсе страшным покажется, а вышло по-иному, в нем будто не было той свирепости, и он больше был схож с обыкновенными людьми. Он стоял на коленях, и я видел тяжелый взгляд его налитых кровью глаз и, помнится, подумал: верно, и он тоже несчастлив. Трижды давал он мне воды.
– Ну вот, теперь снимет, – сказал он. – Раз из руки моей испил, можешь теперь не бояться. – И он легонько погладил меня по голове.
Будто чудо свершилось!
Он поднялся, и мы пошли обратно. Солнышко светило, и птицы щебетали в березах, пахло листвой и берестой, а у дома дожидалась нас мать, и глаза у нее засияли от радости, когда она увидела, как мы согласно идем рука в руку. Она прижала меня к себе и поцеловала.
– Господь вас благослови, – сказала она палачу, но тот только отворотился.
И мы пошли счастливые домой.
– Ну и ну, – протянул кто-то, когда он кончил.
– Да, вот ведь оно как.
– И впрямь зло – штука диковинная, против этого кто ж спорить станет.
– Вроде как в нем и добро вместе сокрыто.
– Да.
– А сила в нем какая! Выходит дело, оно тебя и сразить может, оно же и от гибели может избавить.
– И то.
– Удивительно, право слово.
– Да, такое послушать – ума наберешься, это уж точно.
– А я полагаю, твоей бы матери не грех повиниться перед палачовой женкой за брань-то свою.
– Я и сам так думаю, да она вот не повинилась.
– Ну да.
Они посидели в задумчивости. Отпивали по глотку и отирали губы.
– Ясное дело, и палач добрым может быть. Всякий слыхал, он болящих да страждущих и которые люди до крайности дошли, случается, из беды вызволяет, когда уж все лекари от них отреклись.
– Да. И что страдания ему ведомы, тоже правда истинная. Он, поди, сам муку принимает от того, что творит. Известно же, палач всегда прощения просит у осужденного, прежде чем его жизни лишить.
– Верно. Он зла к тому не имеет, кого жизни должен лишить, нет. Он ему вроде доброго приятеля может быть, я сам видел.
– Правда что вроде приятеля! При мне раз было, они в обнимку к помосту шли!
– Да ну!
– Потому как оба до того захмелели – еле на ногах держались: все выпили, что им поднесли, да еще добавили, вот кренделя-то и выделывали. И хоть оба они были хороши, а все же, сдается мне, палач из них двоих пьяней был. «У-ух!» – говорит, это когда голову-то ему отсекал.
Все расхохотались, приложились к своим кружкам.
– А тебя, стало быть, плаха дожидалась. Да, эта дорожка никому из нас не заказана.
– Верно говоришь.
– Нет, но чтоб у него такая власть была, а? Это ж подлинно как чудо свершилось, что ты нам рассказал-то. Не сними он с тебя проклятия, пропала бы твоя головушка.
– О, брат, он еще какие чудеса творит! Пожалуй что, почище некоторых святых!
– Ну, самые-то великие чудеса святые угодники творят и пречистая дева!
– Да Иисус Христос, искупивший грехи наши!
– Само собою, дурья твоя башка, только не о том теперь речь. У нас-то о заплечном мастере разговор!
– У него и правда власть есть. Зло – оно власть имеет, это уж так.
– Власть-то есть, да только откуда? Говорю вам, от дьявола она! Оттого люди и падки до зла, как ни до чего другого, куда более, чем до слова божия и до святых таинств.
– Однако ж, вот ему помогло.
– Да, что ни говори, а помогло же!
– Может, и так.
– А священнику, глядишь, и не совладать бы.
– Куда, и думать нечего, тут зло верховодило, у него он был под пятой!
– Тьфу, сатана это все, его проделки!
– Ну-у?..
– Сами же слыхали, палач-то отворотился, как мать его молвила «господь благослови».
– Фу ты!..
– А-а, черт, выпьем! Что мы все сидим да всякую дьявольщину поминаем!
– И то верно, пива нам! Пива, говорю, еще! Да какого позабористей!
– Чтоб из самой лучшей бочки! Бр-р... только не из той, где палец ворюгин подвешен... А что, правда ль, что у вас ворюгин палец в пиве болтается?
Служанка, побледнев, покачала головой, что-то пробормотала.
– Чего уж отпираться, весь город знает! Ладно, давай хоть и оттуда! Один черт, нам бы крепость была!.. У-ух! – как палач-то сказал.
– Ты не больно ухай! Не ровен час, без головы останешься, и захочешь напиться – да некуда лить!
– Вот и надо попользоваться, пока время не ушло!
– Это пиво сам бес варил, я по вкусу чую!
– Тут и есть сатанинское логово, зато уж пиво – лучше не сыщешь!
Они выпили. Навалились на стол, широко расставив локти.