— Может быть, и до утра. Я же не взломщик, у меня другая профессия.
— Ты хуже взломщика! Ни один взломщик не относится так к родной жене! Ну придумай что-нибудь? В милицию позвони!
Папа позвонил в милицию:
— Алло! У вас какого-нибудь взломщика, медвежатника на примете нет?
— А нам зачем?
— Дверь взломать.
— Очень интересно. Вы что, решили добровольно отдаться в руки закона?
— Я просто хочу попасть в квартиру.
— В чью? Адрес?
— В свою! Собственную!
— Нам не до шуток! Вы будете взламывать или не будете?
— Но чем, чем? Подскажите!
— Вот когда мы вас заберем, тогда объясним. Всего хорошего.
Папа повесил трубку, из телефонной будки выходить не хотелось. Он долго изучал правила пользования телефоном-автоматом, а в это время дворник дядя Федя ломом и топором открыл дверь и, не слушая маминых «спасибо», пробурчал:
— И не такие открывали.
Мама, включив в коридорчике свет, увидела Аленину записку.
«Ох, несчастная! — думала мама. — Кто ее учил вставлять записки в замочные скважины? Только не я!»
И тут влетела сияющая, Алена, и вдруг она увидела пасмурные лица родителей и сломанную дверь. Сердчишко у Алены екнуло.
— Ой, кто это? Ты, папа? — сказала она, чтобы хоть что-нибудь сказать.
— Нет, ты! — ответила мама. — Ты сломала дверь, испортила мне настроение и еще носишься где-то, как саврас без узды.
— Я не ломала, не ломала! Да! Не портила! — плаксиво запричитала Алена, но тут же вспомнила Сашкин приказ: не артачиться, быть молчаливой и послушной.
Мама продолжала ругать Алену, а папа, засунув руки в карманы, ходил вокруг да около, молчал и все время уговаривал себя не вмешиваться. «Это непедагогично — ругать вдвоем. Надо иметь выдержку. Но и она могла бы остановиться, — думал он о маме. — Девчонка голодная, одни глаза остались, и вообще еще маленькая. Но, опять же, непедагогично делать замечание при ребенке. Не полагается». Так молча и проходил, пока мама не поставила Алену в угол.
Алена сразу же начала сочинять сказку. «Бежал по лесу заяц. Вдруг видит, на пеньке сидит чертенок с желтенькими рожками…» Дальше Алена ничего не могла придумать. Вспомнила зверей, оставленных в Березовой роще. «Как они там, бедненькие? Трава уже в росе, холодная, а им и укрыться нечем».
Сашка Деревяшкин, отведав ремня, тоже стоял в углу и тоже сочинял сказку. «В зоопарке шел тихий час. Маленький тигренок лежал в кровати и скучал. Как хорошо бы сейчас путешествовать…» Сашка захотел есть, будто и не ужинал недавно. Решил пробраться на кухню и раздобыть кусок хлеба с солью, но передумал: опять попадешься, и тогда отец ни за что не раскается.
Лишь Муля-выбражуля начисто забыла об уговоре, и когда мама показала ей на угол с зеркалом, Муля топнула, сжала кулачки:
— Не хочу в угол! Чуть чего — сразу в угол! Надоел мне ваш Петенька. Все из-за него! Завели, вот и сами нянчитесь.
Мулина мама, онемев от изумления, округлила и без того большие глаза с чуть подкрашенными зеленоватыми ресницами. А Петенька, увидев Мулю и услышав ее голос, быстро запрыгал в кроватке и потянулся к Муле. Она даже не взглянула на него:
— Превратили меня в няньку! Носитесь со своим Петенькой, как с писаной торбой. А меня разлюбили. Только и умеете наказывать!
— У тебя все? — спросила Мулина мама.
— Нет, не все! Я бедная, несчастная девочка! Хуже Золушки. Уже все платья Петенька кашей замазал. И нового не допросишься. Кто говорил: дочка, уж посиди еще вечерок, а завтра сходим купим новые банты. Кто?! На меня смотреть страшно! Не девочка-припевочка, а падчерица.
— Теперь все?
— Все.
— Вставай в угол. И обдумай все глупости, которые ты сейчас сказала.
— В угол, в угол! Пеленки стираю да в углу стою. Что за жизнь. А вы с папой по театрам ходите да по гостям. Скажи, хорошо вы поступаете?
— Екатерина! — повысила голос мама. Мулю-выбражулю мама обычно называла Катей, а когда сердилась — Екатериной. — Ты встанешь в угол?
— Нет.
— Хорошо. — Мама сняла телефонную трубку. — Алло, девушка! Соедините, пожалуйста, с пригородной! Пригородная? Номер тринадцать.
Телефон зазвонил в избушке деда Пыхто. Он, позевывая, потягиваясь, встал с лежанки, поковырял пальцем в волосатом ухе, подождал, пока звонок повторится.
Брат Пыхт Пыхтович по обыкновению спал на печке, сильно храпел, и дед Пыхто не разобрал: то ли храп у Пыхт Пыхтовича стал со звоном, то ли в самом деле заработал давно молчавший телефон.
— Неужто померещилось? — спросил Пыхто у семерых пыхтят, черненьких, мохнатеньких, славненьких. Они сидели на лавке и ели печеную картошку, быстро перекатывая ее в розовых ладошках, чтобы не обжечься.
— Был звонок, был звонок! — дружно закричали они. — В голове Пыхт Пыхтовича!
Пыхт Пыхтович приспособил телефон вместо подушки, и вот уже который год пролеживал его. Дед Пыхто ткнул брата в бок:
— Пыхт Пыхтович! Неужели не слышишь? Правда, хоть из пушек пали!
Пыхт Пыхтович пошевелил пальцами, причмокнул, перевернулся на другой бок, протирая глаза. Он молчал всю жизнь, поэтому и сейчас не сказал ни слова.
— У-у, лень беспробудная! — Дед Пыхто выхватил трубку из-под головы:
— Але! Слушаю.
— Говорит мама девочки Кати. Здравствуйте.