Избранное

С утра принялись друзья лущить орехи. Медвежонок сыпал шишки в лущилку — слоненок хоботом крутил ручку, и орехи вместе с измятой шелухой падали на подстеленный брезент. Потом орехи вместе с шелухой зачерпывали совками и кидали на наклонно натянутый брезент. Шелуха в полете отделялась от орехов и падала на землю, а орехи, уже чистые, ударялись о брезент и скатывались по нему вниз, на другую подстилку.

Друзья просушили орехи на плитах-жаровнях, ссыпали в мешки и перетаскали их к складу. Сюда же принесли огромные корзины с брусникой, которую собирали попутно.

Кладовщик взвесил орехи, бруснику, пощелкал на счетах, заглянул в амбарную книгу:

— Неплохо промышляли, ребята. Но уж больно много ели. Сколько заработали — столько проели.

— Как?! Нам нисколько не причитается?!

— Рубля два, на мороженое.

— Не надо нам мороженого. Нам на жизнь надо, на подарки ребятам. Мы совсем мало ели.

— Вы взяли сто килограммов сахара, сто буханок хлеба, бочку меда.

— Ты же нам сам выдавал! Махонькую баночку меда! А сколько это — сто килограммов сахара?

— Два вот таких мешка.

— А у нас был мешочек. Угол котомки занял. Да это что же такое?!

— Знаю, что вы брали. Сам отпускал. Но в книге-то сто килограммов стоит и сто буханок. И крестики ваши, нолики. Может, вы должны были конторщику? Ну, он и записал все вместе.

— Ах, вот оно что! Понятно, больше не объясняй. Паря Ваней, понял?!

— Я сразу понял, нас ужасно обманули.

— Ты понял, кто?!

Паря Михей схватил колот, паря Ваней — пудовую гирю с весов, и они побежали было к конторе, но кладовщик остановил их:

— К конторщику, что ли? Сбежал он. И — фью-ить! — поминай как звали.

— Но ты-то, ты-то! Видел же, знаешь! Обман, один обман!

— Видел, знаю, а с бумагой не поспоришь.

Паря Михей бросил колот:

— О моя безграмотность, о моя бестолковость!

— И моя, — понурился слоненок.

— Тихо, тихо, ребята. Верю-то верю, а помочь не могу.

Паря Михей и паря Ваней загрустили, сели на бревнышко. Посидели, подумали и решили остаться еще в тайге на несколько дней.

Черный день

Безграмотность и невезение задержали парю Михея и парю Ванея на ореховом промысле. А в это время в Город пришел черный день. Никто не знал, что пришел именно он — утро выпало тихое, солнечное, с легким, сентябрьским инеем на желтой траве, вроде бы обычное утро обычного дня. Но оно обещало одни неприятности, и черное их дыхание первым почувствовал Сашка Деревяшкин.

Он выскочил из дому за час до школы, в семь утра, нащупал в кармане двухкопеечную монету и закрылся в будке телефона-автомата. Из будки было видно кухонное окно на третьем этаже красного кирпичного дома, где жил знакомый мальчишка Серега. Сашка вот уже второй день по утрам звонил ему и видел, как Серега берет трубку — телефон стоял на кухне. Сашка прикрывал мембрану кепкой и спрашивал:

— Квартира Лапшинецкого?

— Да.

— Сергей?

— Да.

Сашка громко, сокрушенно вздыхал и молчал. Серега кричал в трубку:

— Алло! Алло! Что случилось?! Кто там вздыхает?

Сашка, ежась от какого-то ехидного восторга, глухо, сквозь кепку спрашивал:

— Сергей! Плохо тебя слышу. Тебе девять лет?

— Да, да! — кричал Серега. — Кто спрашивает?

— Ты ничего не знаешь?

— Нет! А что я должен знать?

— Плохо слышу тебя.

— Что я должен знать?!!

— Девятилетним запретили по вечерам выходить на улицу.

Сашка прыскал со смеху и опять смотрел в окно: Серега растерянно ерошил волосы и что-то говорил отцу, Степану Федоровичу, разводя руками.

Сообщать глупости по телефону измененным голосом Сашка выучился без чьей-либо помощи. Однажды в дождливый день он сидел дома и раздался звонок: чей-то женский взволнованный голос закричал: «Домоуправление?! Слесаря дежурного немедленно!»

Сашка ответил, что в их квартире домоуправления нет, а слесарь живет на первом этаже. Женщина бросила трубку, а Сашка подумал, что ошибаться номером — очень забавно. Он раскрыл телефонный справочник и позвонил по десяти номерам, требуя домоуправление и дежурного слесаря. Хохотал, хихикал, зажимал рот рукой, слыша недоуменные, раздраженные, веселые голоса, объясняющие, что он ошибся.

И вот додумался звонить Сереге, потому что Серега — выделяла и никак Сашка не мог его проучить.

Итак, Сашка закрылся в телефонной будке, уставился на знакомое окно и набрал знакомый номер.

— Квартира Лапшинецких?

— Да, да. Доброе утро, — весело ответил Серега.

Сашка потуже натянул кепку на мембрану.

— Сергей, тебе девять лет?

— Уже десятый.

Вдруг окно телефонной будки заслонила чья-то фигура, распахнулась дверь, и Степан Федорович Лапшинецкий протянул Сашке руку.

— Здравствуй, Саша.

— Здравствуйте, — прошептал Сашка и в растерянности стал жевать кепку, прикрывавшую мембрану. Серега прилип к окну и хохотал, корча рожи.

— Вот, Саша. Теперь наговоримся всласть. Это что за розыгрыши с утра пораньше? Мы с Серегой еще вытерпим. А вот жена у меня — сердечница. Из-за всего волнуется.

«Взял бы уж лучше за ухо меня. Да-а, батя задаст мне. А Степану Федоровичу лучше в глаза не смотреть».

— Из-за твоих звонков она пьет лекарства. Ей кажется, Сереге что-то угрожает, кто-то его преследует.