Читаем Избранное полностью

Возможно, не будь виновен сам, Василий и простил бы Ольгу. Но для прощения требуется великодушие, но о каком великодушии может идти речь, если чувство собственной вины перекрывает в нем все остальные чувства. Казалось бы, вина одного должна перечеркнуть вину другого, на деле же вина одного только усугубляет вину другого… Что станет с Василием? Что станет с Ольгой? Наверняка здесь можно утверждать лишь одно: и их личные отношения, и их отношение к жизни, да и сами они станут другими — во многом непохожими на теперешних. А будущее их в первую очередь зависит от того, какие духовные ресурсы накоплены ими в предыдущей жизни.

Теперь уже, как видим, Шугаева интересуют не столько сюжетные ходы и сюжетные развязки, сколько те душевные состояния героев, что чреваты одновременно разными возможными жизненными продолжениями. И тут мы вправе уже говорить о писательской зрелости Вячеслава Шугаева. Вероятно, пишись повесть «Вольному воля» раньше, и финал ее был бы иным, наверняка более определенным, более конкретным в своем драматизме. Однако драматизм, замкнутый на конкретность, очень часто, сводя весь диапазон нравственных исканий в единую точку трагической случайности, сужает до конкретной случайности и само содержание нравственных исканий. Так, в ранней повести «Осень в Майске» пусть финал (самоубийство Егора) нисколько не противоречит ни логике характера главного героя, ни логике рассматриваемой автором жизни, и все же исключительность поступка Егора невольно делает в какой-то мере исключительным и его нравственный поиск.

Повесть «Петр и Павел» начинается вроде бы бесстрастно-повествовательно:

«Старинные приятели Петр Карнаухов и Павел Томшин возвращались из дальней тайги, где искали каменный зверобой — невзрачную, мелкую травку, известную еще под именем папоротника душистого».

Но почему не «друзья», а «приятели», если старинные?

Зная главное направление нравственных исканий В. Шугаева, сразу же настораживаешься в ожидании какого-то резкого конфликта между людьми, осторожно названными автором «старинными приятелями». Сначала случилось так, что Павел спасает от гибели Петра, потом роли переменились, и теперь уже Павел обязан своим спасением Петру. Казалось бы, теперь их старинное приятельство выдержало строгий экзамен на верность и впредь имеет полное право именоваться дружбой. Но вот Петр и Павел, выбравшись из тайги, расходятся в разные стороны. И по всему видно — расходятся навсегда.

Когда-то Шугаев и сам полагал, будто дружба проверяется по-настоящему только каким-то «крайним случаем», и потому стремился так выстроить сюжет, чтобы герои в конце концов подошли к «крайнему случаю». Однако этот литературный прием скоро стал не удовлетворять писателя, потому что он сужал художественное исследование важнейшей нравственной проблемы. И уже в повести «Петр и Павел» Шугаев вроде бы не придает особого значения возможным, хотя и не всегда обязательным, в жизни «крайним случаям». Не придают им особого значения и сами герои повести, потому как понимают, что куда труднее сохранить нравственную требовательность к себе и строгий нравственный самоконтроль в обыденной, повседневной жизни, нежели в том или другом «крайнем случае».

И теперь «крайний случай» потребовался писателю не для того, чтобы проверить им крепость отношений героев, а для того, чтобы побудить одного из них (Петра) к покаянному признанию.

«Веришь, Паша, давно уже душа не отмывалась, как нынче, — начал вскоре Петр доверительно-размягченным голосом, — Да, да! Не улыбайся, потянуло меня, повело, изъясниться хочу, сердце открыть. Внемли, а?»

Когда-то вместе учились в институте, потом вместе работали, затем вместе встретили нового начальника Семена Аркадьевича Златова. Многое в жизни было вместе. Даже когда-то вместе дружили с Варюхой. Но замуж она вышла за Петра. А новый начальник Златов оказался непростым человеком: начал подбирать ключики к своим подчиненным. Павел на компромиссы со Златовым не пошел, а вот Петр оказался не столь щепетильным. Тут приятели пошли каждый своим путем. Но вот Златов сумел их пути свести — столкнул интересы Петра и Павла на квартирном вопросе. Павел стоял на очереди первым, но Златов теперь «покровительствовал» Петру, а этого было достаточно, чтобы скорое новоселье справил Петр.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Клуб банкиров
Клуб банкиров

Дэвид Рокфеллер — один из крупнейших политических и финансовых деятелей XX века, известный американский банкир, глава дома Рокфеллеров. Внук нефтяного магната и первого в истории миллиардера Джона Д. Рокфеллера, основателя Стандарт Ойл.Рокфеллер известен как один из первых и наиболее влиятельных идеологов глобализации и неоконсерватизма, основатель знаменитого Бильдербергского клуба. На одном из заседаний Бильдербергского клуба он сказал: «В наше время мир готов шагать в сторону мирового правительства. Наднациональный суверенитет интеллектуальной элиты и мировых банкиров, несомненно, предпочтительнее национального самоопределения, практиковавшегося в былые столетия».В своей книге Д. Рокфеллер рассказывает, как создавался этот «суверенитет интеллектуальной элиты и мировых банкиров», как распространялось влияние финансовой олигархии в мире: в Европе, в Азии, в Африке и Латинской Америке. Особое внимание уделяется проникновению мировых банков в Россию, которое началось еще в брежневскую эпоху; приводятся тексты секретных переговоров Д. Рокфеллера с Брежневым, Косыгиным и другими советскими лидерами.

Дэвид Рокфеллер

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное