Избранное

— Сейчас я вас покину. Развлекайтесь по мере сил, почитайте или погуляйте по парку. Своим родителям я представлю вас вечером, так как мы едем обедать в соседнее именье З., к моему дядюшке. О вас там не знают, мы получили приглашение еще до вашего приезда. Вы пообедаете здесь один. — И встав, он попрощался за руку: — До свидания.

Надьреви украдкой изучал Андраша. Фигуру молодого графа нельзя было назвать безукоризненной, его портили слегка кривоватые ноги. Ну, конечно, вылитый лорд Байрон. С маленьким изъяном. И, должно быть, страдает из-за него. Байрон тоже не любил на глазах у людей вставать с места, ходить, предпочел бы, верно, всю жизнь сидеть.

Открыв уже дверь, Андраш словно вспомнил что-то и, обернувшись, проговорил с мягкой, чуть насмешливой улыбкой:

— Надеюсь, вам будет здесь хорошо. Как всякий горожанин, поскучаете, наверно, немного, но зато отдохнете. Обеспечены будете всем, но вот что касается женщин, — он громко засмеялся, — как бы это сказать? Тут все зависит от вас, потому что наши служанки обязаны блюсти нравственность. Мы с вами немного займемся спортом. Вы умеете ездить верхом?

— Возможно. Я еще не пробовал.

Андраш опять засмеялся.

— До свидания. Днем увидимся. Но скорей вечером.

Надьреви ходил взад-вперед по комнате. Он думал о первой встрече со своим учеником. Был доволен ею и вместе с тем не доволен. Он понимал, что взаимоотношения их уже определились, и заложены они в характере и общественном положении обоих. Молодой граф вежлив, любезен, но невольно проявляется его высокомерие. Со стороны сразу видно, что это не учитель и ученик, а барин и бедный служащий… Какая пропасть между двумя людьми! Удивительно устроена жизнь! Один с пеленок всем обеспечен. Хорошая квартира, вкусная еда и питье, удовольствия, развлечения. И никакого понятия о нужде. Вот что значит родиться богатым. А другой появляется на свет в темной, тесной конуре, среди старого хлама и рухляди. В темной конуре появиться на свет — это словно и не родиться. Даже из обилия солнечного света ему перепадают лишь жалкие крохи… Как одет был молодой граф? В черном пиджаке с шелковым галстуком, в сиреневом жилете и серых полосатых брюках. Точно влитой сидит на нем костюм. Прекрасный материал, покрой. Не то что купленный на проспекте Ракоци или кое-как сшитый посредственным портным Вейсом костюм, который сидит на несчастном заказчике, как на корове седло. Андраш красив собой. Сильный, видно, пышет здоровьем. Хотя в лице и глазах какой-то странный трепет. Тем примечательней его наружность. Не страдает, наверно, от любовных неудач. Если не глуп. А что, если бы молодой граф стал ухаживать за мадемуазель Ирен Ш.? Если бы увидел ее однажды, и она приглянулась ему. Так приглянулась, что он возымел бы серьезные намерения, исключая, конечно, женитьбу.

Надьреви продолжал ходить по комнате. Даже этого не мог он раньше себе позволить. Только у богачей такие просторные квартиры, тут приятно расхаживать из угла в угол. В комнатушке на улице Хернад не очень-то разойдешься: два шага вперед и два назад, — теснота… Надьреви сел. Книг для чтения он не привез; учебники для подготовки к своему экзамену рассчитывал получить позже по почте, если задержится в Берлогваре на более длительный срок. Но сейчас он все равно не смог бы сосредоточиться на чтении. Выходить из комнаты ему не хотелось. Вдруг графское семейство собирается ехать в гости, коляска стоит у подъезда, из дома выйдут граф с графиней и увидят его. Что ему тогда делать? Поздороваться с ними? Поклониться, это ясно, но подойти к ним или нет? Конечно, не подходить. Ведь лишь вечером представит его Андраш.

Надьреви снова встал с места, направился к окну. Его комната находилась на первом этаже, — флигель был одноэтажным, но сад простирался под окнами в глубине, у подножья холма, на котором стоял барский дом.

Он любовался деревьями. Интересно, велик ли парк? Конца ему не видно, взгляд теряется в гуще деревьев. Они совсем не такие, как в Альфёльде: с огромными стволами, ветвистые, акаций почти нет. Когда он ехал утром в карете, то у поворота в парк видел акации. Здесь, перед окном, высятся сосны. А рядом платаны. Подальше тополя; потом опять сосны, высокие, тонкие, с маленькой кроной, похожие на африканские пальмы. Есть, наверно, и дубы. Надьреви любил деревья. Дубы почти не приходилось ему видеть… У некоторых деревьев, особенно у платана, уже желтеют и осыпаются листья. Еще только начало августа, но при взгляде на парк чувствуется приближение осени. Осенью и зимой здесь, наверно, скучно… Надьреви высунулся из окна.

Внизу в отдалении он увидел двух служанок, которые стирали в огромном корыте, поставленном на бочку. Согнувшись, усердно терли они белье. Служанки были босые, с обнаженными руками, юбки у них развевались по ветру… Лакей открыл дверь в комнату. Он, видно, хотел вынести грязную воду; подойдя к умывальнику, взял таз.

— Как вас зовут? — приблизившись к нему, спросил Надьреви.

— Ференц, — сказал лакей с каменным лицом, словно солдат, отдающий рапорт офицеру.