Избранное

Люди, жившие напротив, давно заметили этого странного человека. Наверно, он страдал каким-то неведомым недугом и потому сидел неподвижно, ничего не ел и никого ни о чем не просил. Однажды вечером его окликнул ехавший мимо рикша. Человек медленно поднял глаза и уставился на рикшу. Он по-прежнему не проронил ни звука. Рикша нагнулся, ощупал его ладони и запястья и тихо спросил о чем-то. Тогда человек вздрогнул и зашевелился, бормоча какие-то слова, еле слышные и невнятные. Вскоре он умолк. Рикша подошел к колонке, набрал полную банку воды и, осторожно поставив ее рядом с незнакомцем, поехал дальше.

Шел уже седьмой день. Никто ему ничего не подавал и не видел, чтобы он хоть что-нибудь съел.

В тот вечер наступало полнолуние. Луна светила особенно ярко с густо-синего неба. Ветер утих. Над заводскими корпусами переливался свет электрических фонарей, вспыхивали отблески пламени, полыхавшего в печах, и огни автогенной сварки. Иногда из дымовых труб вместе с черными клубами вырывались снопы алых искр, и казалось, будто все окрестные кварталы охвачены пожаром, а безлюдные руины выступали из мрака, словно памятники неведомой варварской эпохи.

Жалуясь, что в комнатах душно, как в подземелье, люди высыпали на тротуар со своими стульями и скамейками. Все без устали обмахивались веерами. Стоило на минуту опустить руку, и лицо тотчас покрывалось потом.

— Соседки, а соседки, мужчина, что сидит там у гаража, небось уже умер?!

— Так вдруг и умер!..

— Как же не умер, ведь он не ест, не пьет, не шелохнется и словечка не вымолвит.

— Выходит, надо дрыгаться, жрать и болтать, чтоб убедить вас, что ты человек, а не мертвяк?

— Говорите себе что хотите. А по мне — он помер. Голод человека до того ослабляет, и не заметишь, как богу душу отдаст. Они что живые лежат — скрючатся, что помрут — скрючатся, и все лицом книзу. Поди разбери, кто тут покойник.

— Горе горькое! И с чего это столько народу мрет? За что такая напасть?

— Тоже скажете — «напасть»!.. Просто, пока эти люди здоровы и при деле, все они молодцы хоть куда; а останутся без работы или заболеют, так на глазах и тают, поголодают недельку — и на тот свет!..

— Говорят, есть какой-то лагерь возле Вандиена, где их кормят. Шли бы себе туда, чего зря ходят тут, побираются?

— Ну, знаете, слушаю вас и диву даюсь! Будь все вроде вас, не жалей мы да не выручай друг друга, что бы тогда творилось?!

Все замолчали. Слышался только шелест вееров. Потная одежда липла к телу. После долгой паузы снова раздался чей-то негромкий дрожащий голос:

— Что делать… Скажите, соседки, что делать?! Возьмите меня: муж зарабатывает сотни три в месяц; надумали мы торговать, прикопили тысчонку, сняли помещение. Так нет; что ни купишь, сразу цены падают. Прогорели. Хотели еще призанять, а подо что? Ни золота, ни брильянтов у нас нет — вот богачи и не дают ни гроша, только улыбаются в ответ… А рис дорожает, ума не приложу, как прокормиться… Да и деньги теперь… Разве это деньги — все равно что болотная ряска. И покою тебе никакого, то одно, то другое, прямо хоть в гроб ложись!..

— Ладно уж… будет вам… Сил моих больше нет слушать эти истории! С чего ни начнут — все гробом кончается!..

Снова зашелестели веера. На сей раз молчание нарушила женщина, не проронившая прежде ни слова:

— Эх, соседки, кому что на роду написано, так уж тому и быть! Все под небом ходим… Я вот что скажу: и среди этих нищих тоже разные люди есть. Помните ту бабу, которая била своего маленького, чтоб плакал погромче да жалобил народ, или старикашку, что с утра пораньше голосил на всю улицу, — им бы я ничего не давала; а вот таким, как этот мужчина у гаража, я б обязательно подала. Кормят их там в лагере или нет — не наше это дело; я знаю одно — если поделился с кем куском, значит, помог ближнему в беде. А когда люди мрут от голода на наших глазах, видя, как рядом едят и пьют…

— Это верно, всякое даяние воздастся сторицей!.. У вас, учительша, уж что-нибудь да приготовлено — сегодня ведь полнолуние…

— Что вы, — усмехнулась сидевшая рядом женщина. — Мы теперь и в полнолуния, и в дни поминок почти не готовим, только благовония возжигаем. Сами знаете, нечего даже на стол поставить! Ешь раз в день, да и то, как вспомнишь про этих зеленых мух да про покойников, что валяются кругом, так прямо с души воротит.

— Ну, а все же могли бы вы ему дать поесть? Ведь ваша семья покультурней прочих; всем нам примером служит…

— Э-э… мы с дочкой к вечеру что-то почувствовали себя неважно, и я велела сварить бобовую похлебку с сахаром — от нее всегда легче становится. Четыре чашки мы с детьми съели — пятую оставили мужу. А он все никак из своей школы не вернется, ладно уж — отдам его ужин этому мужчине, пускай поест…

Женщины шумно повставали со своих стульев. Одна из соседок окликнула дочку. Та взяла у учительши чашку с похлебкой и зашагала по тротуару впереди всех.

Один столб… Второй столб…