Избранное

Тут мой будущий родитель принялся потеть вовсю, пошмыгивать носом и вытирать его рукавом. Это приличествующее молодому человеку его возраста занятие отняло примерно с полчаса, лишив его возможности перемолвиться словом с будущей женой. В ее глазах он выглядел сопливым мальчишкой в каракулевой шапке (мать была двумя годами старше отца), но ей и в голову не пришло отшить его. Мать моя в девушках отличалась деликатностью обращения, особливо с парнями помоложе, кроме того, она была не из тех, кто тешит себя пустыми иллюзиями. (Мать не только не верила, но и в мыслях не допускала, что ее ухажер — прасол.) Несмотря на то что она была гордячка, ей пришлось первой начать разговор с будущим супругом.

— Что нового в вашем селе? — спросила она.

— А ничего! — ответил отец. — Чему еще быть? Снег.

— Снегу-то и у нас выпало предовольно, — вела дальше беседу мать. — Как же ты добрался сюда?

— Да на кобыле! — сказал отец и умолк.

Снежная тема оказалась слишком краткой. Будь у моего отца более развитое воображение, как, например, у современных докладчиков, он бы мог воспользоваться случаем и доказать, что снег в их селе, благодаря неустанным заботам его односельчан, намного лучше могиларовского; он мог бы также дать совет, как улучшить качество снега, или по крайней мере предложил бы организовать обмен опытом по этому вопросу, поскольку снег, если подходить к делу серьезно, играет важную роль в сельском хозяйстве: зимой, точно теплое одеяло, укрывает посевы, а весной обеспечивает их влагой. Но отец молчал, помимо всего прочего, и из скромности: он боялся сказать будущей супруге комплимент, чтобы случайно не обидеть ее, и вообще он не был пустословом и бабником, качеств этих я — к худу ли, к добру ли — не смог унаследовать. В его годы я вовсю приударял за одной моей одноклассницей, у которой была неплохая фигурка и невероятно уродливый нос. Другие ребята из нашего класса наперебой уверяли ее, что она самая способная и умная девушка во всей гимназии, а я почему-то уцепился за ее нос и взахлеб восхищался этим творением природы, форма которого напоминала странную смесь между морковкой и перевернутой лодкой. Я посвятил ему шесть писем-од, и девица в конце концов предпочла меня остальным ухажерам. Порой, за неимением более достойного объекта, я впадал в восторг при виде кривого зуба и принимался твердить, будто кривые зубы придают женщине особую прелесть, я уверял, что питаю к ним неизлечимую слабость. В общем, я не скупился на комплименты, однако же ни разу не позволил себе сказать какой-нибудь женщине, что она скорее умна, чем хороша. Такие оскорбления в адрес прекрасного пола были не в моем стиле. Да, но отец мой в этих делах смыслил мало, и я до сих пор сожалею, что в тот вечер не имел возможности поделиться с ним опытом. Я бы без труда доказал ему, например, что настоящий мужчина видит в женщине прежде всего источник наслаждения, а затем уже — не знаю что. Но отец, видимо, придерживался другого мнения о женщинах, или же просто у него не было мнения, а к тому же моя мать внушила ему чувство восхищения своей скромностью.

Она и впрямь вела себя на редкость скромно, да иначе и быть не могло. Как у всех болгарок тех времен, у нее было только и богатства, что девичья честь. Ей, правда, хотелось, чтобы кто-нибудь лишил ее этого сокровища, но так, чтобы общество не сочло ее легкомысленной. За все время она только раз уронила клубок пряжи и, кинувшись его поднимать, довольно осязаемо прикоснулась бедром к колену моего отца. Тот дернулся, как ошпаренный, он не допускал и мысли, что веретена, носовые платки и сумочки использовались женщинами всех времен и сословий как самое надежное средство сближения и заигрывания с мужчинами. Откуда он мог знать, что Отелло задушил свою жену из-за того, что она нечаянно уронила носовой платок. Наоборот, отец мой поверил, что мать уронила клубок невзначай, он даже подосадовал на нее за нерасторопность, насупился и отодвинулся подальше. К концу посиделок он все-таки глянул на ее руку, и она пришлась ему по душе: увесистая и загрубелая, рука, казалось, была создана для серпа и мотыги. Глядя на нее, отец невольно подумал: «Ничего, годится!»

Этим невысказанным, идущим от души комплиментом началось и завершилось любовное объяснение отца с матерью.