Избранное

Они заявились в город перед вечером, когда главная улица кишела народом. Сбившись в кучки, горожане во все глаза смотрели на арестованного, а он, упиваясь своим унижением, неторопливо шел у самой морды коня и глядел прямо перед собой. В этот день он решил, что не только отомстит за свои обиды старосте и стражнику, но расквитается со всем светом. Предстоящая встреча с околийским начальником его нисколько не страшила: он знал, что будет усмехаться в лицо старому недругу и молчать.

Перед самой околийской управой ему вдруг преградила дорогу красивая барышня. С минуту оба смотрели друг на друга как зачарованные, потом красавица шагнула к дяде Мартину и взяла его за обе руки. Дядя Мартин почувствовал, что еще немного — и он безвозвратно погибнет, утонет в бездонной глубине ее черных глаз. Он двинулся с места и свернул во двор. Барышня шла рядом, не выпуская его руки, а ехавший позади Киро Черный, растерянно покашливая, бормотал: «Барышня, вы бы того… потом…» Молодая особа, которую горожане в шутку называли правителем околии, как всегда со вкусом одетая, гордая, властная, жестом дала понять стражнику, чтоб он ехал к ограде, и тот, послушно повернув коня, удалился. На ступенях крыльца, криво усмехаясь, стоял молодой полицейский пристав в мундире с серебряными погонами. Арестант, сопровождаемый красивой барышней, прошел мимо, пристав вытянулся по стойке смирно и, не переставая усмехаться, проводил их долгим взглядом. Эмилия (так звали дочь околийского начальника) ввела дядю Мартина в кабинет своего отца, где и бросилась парню на шею. Несколько лет тому назад в гимназии она влюбилась в него до безумия, это наваждение еще не прошло, и, как видно, не было надежды на скорое избавление.

Спустя час дядя Мартин как ни в чем не бывало ужинал, сидя в столовой околийского начальника, в то время как сам начальник и его супруга, оторопело глядя друг на друга, сидели на кухне.

Назревающий скандал надо было предотвратить любой ценой, правитель околии несколько раз порывался войти в столовую с пистолетом в руках и выдворить непрошеного гостя, но, услышав из-за двери его раскатистый смех, на цыпочках спешил возвратиться в кухню. Наконец он не выдержал и послал служанку, чтоб позвала Эмилию. Дочь впорхнула улыбающаяся, одетая в самое лучшее платье, вся лучась радостью и счастьем.

— Папа, идем, познакомишься поближе с моим гостем!

Околийский начальник вскинул было руку с пистолетом вверх, но не решился нажать на спуск и, переколотив чуть не всю посуду, жалкий в сознании своего полного бессилия, опустился на стул.

Дяде Мартину были хорошо известны сила красивых женщин и слабость чиновных мужей. Спокойно отужинав, он удалился с Эмилией в ее покои и не выходил из ее спальни два дня и две ночи, а на третий день Эмилия усадила своего возлюбленного в фаэтон и вывезла далеко за город. Там, среди пустынных печальных полей, она рассталась с ним и на прощанье, упав на колени, припала губами к его пыльным сапогам. От этого порыва дяде Мартину стало не по себе, он поднял глаза к ясному жаркому небу, и сердце его пронзил озноб.

— Я найду тебя, где бы ты ни был… Я разыщу тебя! — сказала Эмилия, идя к фаэтону, а сама не могла отвести от возлюбленного своих прекрасных черных глаз.

Прошло немного времени, и Эмилия разыскала его в дебрях добруджанских лесов, прорвавшись через кордон из тысячи жандармов, получивших от ее отца строгий наказ доставить голову опасного бунтовщика.

Дядя Мартин вернулся в село, взял свой верный карабин и в ту же ночь подался неведомо куда — ему нужно было свести счеты со всем белым светом, а за что — знал один только он. Да, в нашем роду водились мужчины, которых жгло непреодолимое желание теребить сопливый нос жизни и, высунув язык, смеяться ей прямо в неумытую физиономию — не со злости, не от горя, а пес знает почему.

Одним из них был дядя Мартин.

12

«Эй, люди, да вы в своем ли уме? — крикнул бы я, если б мог, из материнской утробы. — До чего вы докатитесь, если будете и дальше предаваться порокам, вместо того чтобы воевать против них? Почему вам так неймется напугать меня жизнью до того, как я увижу ее воочию? Я знаю, жизнь — тот же цыганенок: вытрешь ему досуха нос, вымоешь мордашку, новую одежку наденешь, глядишь — минут через пять он так разукрасится, что мать родная не узнает. А коли так, будем мыть грязную физиономию жизни, а не марать ее грязными руками, теша себя надеждой, что придет день, когда она засияет перед нами чистая, ясная, приветливая!»

Никто, разумеется, не смог бы услыхать крик моей души, каждый делал то, что заблагорассудится. Дней за семь или восемь до моего рождения богач Сарайдаров обесчестил любимую девушку Ричко — племянника моего деда. Этот, в общем-то, не лишенный обаяния мужик был непомерно падок на женский пол. Стоило какой-нибудь женщине или девушке приглянуться ему, он тут же прибирал ее к рукам. И вот теперь настал черед Даринки, семнадцатилетней дочери его чабана.