Избранное

Самой томительной была первая ночь — ночь подлинного отчаяния. Умей я говорить, мне бы не пришлось заходиться плачем, я бы крикнул: «О, верните мне блаженные дни до моего рождения!» Как это ни странно, но сейчас меня нередко так и подмывает закричать: «Верните мне мое детство, с самого первого дня, с домишком, похожим на землянку, с блохами и злыми сторожами, с темными ночами, населенными вампирами и конокрадами!..»

Наутро мама дала мне грудь, и я перестал кричать. Мне было суждено испытать неведомое до тех пор удовольствие, и я понял, что жизнь имеет и свои хорошие стороны и что человек орет и брыкается, пока ему не набьют чем-нибудь рот. Тогда он умолкает и становится послушным. Таким образом, первопричина всех революций и народных волнений мне стала ясна, когда я впервые вкусил материнского молока. Мама положила меня к себе на колени, и я, уже сытый и довольный, мог спокойно и беспристрастно взирать на окружающий мир. Тут пришли бабка, дед, трое огольцов, пришел наконец поглядеть на меня и отец. Наше с ним свидание вышло не очень сердечным, не таким, каким должна быть первая встреча отца с сыном. Отец не пожелал до меня дотронуться. Бабка оказалась самой ласковой, она потрепала меня по щечке, взяла на руки и стала осыпать комплиментами, а когда пришли другие бабки, наши соседки, начала меня им нахваливать. Они тоже меня щекотали, и трогали за носик, и хвалили меня: дескать, я такой крупный ребенок и уже могу улыбаться. У этих бабусь, подумал я, может, и водятся в безрукавках разные насекомые, может, они и пришли с немытыми руками, но в общем все они довольно симпатичные. Вот, сказал себе я, еще одна привлекательная сторона жизни: хорошо, когда тебе делают комплименты и хвалят за то, что ты запачкал пеленки, или же за то, что ночью не даешь спать другим. Мне не могло не понравиться то, что все смотрели на меня с восхищением и одобряли каждый издаваемый мной звук и по нему пытались угадать, кем я стану: чабаном, охотником или конокрадом. Одним словом, жизнь с первого же дня начала очень ловко соблазнять меня разными приятными ощущениями и удовлетворять мои суетные желания.

Днем приходило еще много женщин и детей поглядеть на меня. Они смотрели на меня, я — на них. И все они в один голос твердили, что я самый красивый и самый умный ребенок из всех, какие когда-нибудь рождались в нашем селе, и единодушно объявили меня звездой мирового масштаба. Мой триумф длился всего один день, но и это не так уж мало… Вокруг было немало любопытных вещей: кошка, что, задрав хвост трубой, все терлась о бабкины ноги, две собаки, которые лежали посреди двора и лаяли на приходивших соседок, коровы, лошади, вороны, сидевшие на голых ветках деревьев. Светило солнце. Потом оно вдруг где-то скрылось, и с неба большими хлопьями повалил снег. Детвора выбежала на двор и начала ловить эти белые хлопья в ладони. Через час все кругом стало белым-бело, и это показалось мне очень интересным. После обеда я немного поспал и, проснувшись, обнаружил в себе еще одно новое чувство — непреодолимое чувство любопытства, которое с тех пор водит меня за нос всю жизнь, не оставляя в покое. На мою долю выпало немало разочарований, огорчений и обманов, и мне не раз приходило в голову, что жизнь — полная бессмыслица, навязанная мне по чужой воле, но любопытство оказалось самым живучим, устойчивым и проницательным из всех остальных чувств, оно неизменно брало над ними верх и вело меня по жизни. С первого дня завладев всем моим существом, оно гнало мое воображение из конца в конец нашей Добруджи, мне хотелось знать, что творится на ней сегодня и что станет завтра с этой землей и живущими на ней людьми. Я хотел знать, удалось ли дяде Мартину поджечь усадьбу и скрыться или же он был схвачен и, закованный в цепи, доставлен в город. Меня интересовало, намерен ли он мстить всему свету за то, что известно ему одному, или же просто-напросто заделается разбойником? А что стало с дочерью околийского начальника Эмилией, которая упала перед ним на колени и поцеловала его пыльные сапоги? Это не был каприз чертовски гордой женщины, а нечто такое, перед чем дядя Мартин не зря спасовал и что, с другой стороны, ужасно меня заинтриговало. А как поступит Аница, женщина не менее гордая и красивая, разыскав дядю Мартина в лесной глуши не одного, а в обществе амазонки Эмилии? Две красивые женщины, две соперницы вступят в поединок, пустив в ход самое страшное оружие, каким обладают только женщины. Господи, как много событий ждет впереди! Разве не интересно знать, например, чем кончится история Сарайдарова и Даринки, дойдет ли дело до поножовщины и кто кого полоснет ножом? А может, Даринка, бросив и Сарайдарова, и своего любимого, станет любовницей начальника войск жандармерии, который во главе тысячной орды будет преследовать дядю Мартина? И что, наконец, будет со мной: сумею ли я показать жизни свой характер или мне суждено стоять перед ней навытяжку?