Избранное

Лучше было бы сесть и написать самому? Да, на этот раз вы меня загнали в ловушку. С историографией я нахожусь приблизительно в таких отношениях, как профессиональные критики — с литературой и искусством: они заделались критиками лишь потому, что не умели ни писать, ни рисовать. Так утверждаете вы, служители искусства, а я не смею утверждать, будто вы не правы. Критика поэзии следовало бы подвергать испытанию, заставив его написать стихотворение по всем канонам версификации. Ну, а художнику-абстракционисту предложить на глазах у арбитров нарисовать акт по всем правилам академической живописи.

А сейчас не опробовать ли нам ваша новое приобретение — венгерскую кофеварку?

Завершение симпозиума

Благодарю вас! Что может быть лучше кофе, приготовленного дома…

Вот ведь сколько говорили мы о мосте, так и не дав определения этому понятию.

Я считаю так: мост — то, что связывает. Живое слово между людьми — это мост. Словарь, который связывает два языка, — прочный, надежный мост. Наука — это тоже мост. Поистине нерушимый мост — ваша профессия — музыка. Мир — тот же мост. Мостом является и мирное сосуществование, пусть оно порою и напоминает совместное житье в коммунальной квартире…

Все эти сравнения весьма символичны и звучат красиво, однако оборачиваются двусмысленностью, когда мост, переброшенный через конкретную реку, перекрывается заграждениями, когда мост превращается в военный объект, укрепление, стратегический пункт, откуда удобнее всего оборонять наиболее уязвимый участок пути. Но мост никогда не повинен в том, что его используют в дурных целях. То же самое относится и к науке…

Необходимость в сооружении моста возникла еще в период Римской империи, когда владения ее широко распространились по левому берегу Дуная. Южнее по Дунаю и был построен мост, который, насколько мне известно, называли «Истер». Дунай — скорее всего славянское название реки: Двина, движущаяся водная стихия… Несомненно, что и будайский паша мечтал соорудить в этом месте переправу — в особенности зимой, когда передвижение с берега на берег оказывалось скованным на долгие месяцы. Правда, тот же самый паша ликовал, что моста не существует, — а в летнюю пору приказывал поджечь судовой мост и паромы, — если сторожевые посты докладывали, что с противоположного берега подступают превосходящие вражеские силы. Такой двойственный подход я и подразумевал под двусмысленностью. Навести мост, установить связь — такое желание свойственно лишь победившим армиям или одержавшим торжество идеям…

По всей вероятности, без мостов было не обойтись и человеку каменного века. Поначалу он пользовался деревом, сваленным на берегу бурей или молнией: можно было перебраться на охотничью территорию по другую сторону реки. Но порушенное бурей дерево рано или поздно сгниет или же его унесет весенним паводком.

Как поступит человек, к тому времени освоивший охотничьи просторы за рекой? Не дожидаться же, пока буря или молния опять повалят дерево — в том самом месте, где человеку нужно, и так, чтобы дерево вывороченными корнями зацепилось за один берег, а кроной угодило на противоположный.

Потому, ухватив каменный топор, наш предок присядет на корточки у какого-нибудь высоченного дерева поближе к воде и станет выжидать, пока ветер не шепнет человеку, что готов помочь ему подтолкнуть мощный отвод. И человек примется за дело. Порывистый ветер поможет каменному топору совладать о деревом, опрокинет его, заставит служить человеку. Поверженный гигант распластается покорно: становись, человек, мне на спину. И человек пройдет над побежденной стихией. Исполинские руки, корявые, растопыренные пальцы ветвей поддерживают мост высоко над водой, и победитель-человек переходит на другой берег, не замочив ног…

Так выглядел древнейший деревянный мост. У каменного моста тоже был свой предок: камни, сваленные грудой в наиболее мелком месте брода. Так можно было бы проследить всю историю мостостроительства вплоть до Цепного моста и далее. А в наше время созидаются мосты, способные соединить даже небесные тела…

Человеку свойственно желание всегда и везде создавать мосты; лишь иногда жаждет он видеть перед собою нечто противоположное, то бишь пропасть. Однако мост будет построен лишь там, где кроме пропасти, через которую он должен быть переброшен, существуют и сила, и техническая оснащенность — будь то каменный топор или стальные конструкции, — а также потребность, историческая необходимость. Намерения как такового еще не достаточно. Кого, за исключением отдельных историков, в наше время заинтересует тот факт, что еще до Сечени, в 1828 году граф Мориц Шандор тоже присматривался к мостам. Подведем итог: Сечени является не только выдающейся личностью в историческом плане, но и выразителем духа времени. Эпитет «выдающейся» в применении к нему не случаен: ведь расстояние между намерением и самим фактом создания моста было огромным или же, говоря современным языком, космическим.