Избранное

Оперировать такой аргументацией проще простого. Но если отбросить в сторону прописные истины учебника, то необходимо помнить, что обобщение — вещь опасная. Подобные аргументы отнюдь не подкрепляют множество весомых подтверждений предательства Гёргеи. На каком основании действия, несомненно верные в 1848 году, в кульминационный момент венских революционных событий, точно так же расцениваются в году 1849-м? Ведь можно подобрать убедительные аргумента в пользу той точки зрения, что захват и укрепление столицы являлись тогда безотлагательной задачей революционной армии.

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

После этих моих рассуждений вам вообще не верится, будто Гёргеи был изменником? Ну, значит, я переусердствовал; вскакивая в седло, перелетел через коня и вместе со своей истиной шлепнулся по другую его сторону. В венгерском просторечии есть это образное выражение: «свалиться по другую сторону коня». Гёргеи и сам признавал, что подготовил военную контрреволюцию, хотя тщетно пытался отвести от себя обвинения в измене родине.

К чему, бишь, я все это говорю?.. Ах да! Можно в наилучшем виде разъяснить основную линию исторического процесса, однако куда труднее истолковать побуждения, которые толкнули, например, Гёргеи на захват Буды! Вполне вероятно предположить, что Кошуту тоже хотелось этого, его торжественный въезд в отвоеванную у неприятеля столицу в сопровождении разодетой в пух и прах супруги и обоих сыновей как будто бы подтверждает такое предположение. Возможно, следует учитывать и воинское тщеславие Гёргеи, не сумевшего устоять против осады, организованной по всем правилам военного искусства.

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

Ведение войны, по-моему, называется искусством потому, что уравнение, которое необходимо решить, в момент решения содержит в себе неизвестных больше, чем в состоянии одолеть математика.

Иные авторы прибегают к еще более убогим средствам, пытаясь объяснить ход событий. У меня нет при себе выписанной цитаты, но если память мне не изменяет, вот как лихо расправляется с фактами один из таких писак:

Выступая 12 октября 1823 года в сословном собрании, «Сечени не сумел бы произнести речь на латыни, а посему заговорил по-венгерски, на языке низшего сословия. Тем самым личный недостаток способствовал революционному шагу».

Я бы выразился иначе: недостаток аргументов пытаются выдать за историческое объяснение. Дело в том, что этот «революционный шаг» — речь, произнесенная на венгерском, — был назревшим требованием времени. Требованием настолько актуальным, что на следующий день, хоть и с меньшим успехом, другие депутаты последовали примеру Сечени. Напрашивается вопрос: неужели Сечени и впрямь не владел латынью? А если и не владел, то разве не мог он поступить так, как до него очень часто делали его собратья-магнаты: отдать текст речи на перевод какому-нибудь знатоку, а затем зачитать ее, блеснув изяществом классических образцов?.. Или он был единственным среди магнатов, кто плохо говорил на латыни? По-моему, из магнатов мало кто владел латынью прилично. Мастеров по этой части можно было сыскать среди членов нижней палаты, но те как раз высказывались на венгерском… Еще несколько слов о том же авторе. Есть у него сентенция примерно в таком духе:

«Кошут не готовил себя к поприщу правителя. На самом деле он искал некоего идеального аристократа для государственной канцеляристики. Вешелени расхворался, с Сечени Кошут вконец рассорился, таким образом он и пришел к Лайошу Баттяни».

Бесспорно: мелкопоместный венгерский дворянин вряд ли готовил себя к поприщу правителя. Править, властвовать «готовились» лишь наследники престола вроде Фердинанда V или Франца-Иосифа. Правителей типа Кошута выкраивает сама история из прочного материала. Так что здесь автор искал в Сечени «аристократа для своей канцеляристики».

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

Совершенно верно! По-моему, все совершается в соответствии с исторической необходимостью. Однако и здесь не мешает проявлять осмотрительность, чтобы объяснение не катилось легко, как по маслу. Если чрезмерно упростить эту «необходимость», то неизбежно упрешься в большие сложности. Существует единственно верный принцип, применимый к истории как минувших, так и будущих времен: «Конкретный анализ конкретной ситуации».