В 1924 году разнесся слух, что барон Мариаффи продает часть имения возле Поноары. Безземельные и малоземельные поноряне составили акционерное общество, продали скот, свиней, коз, овец, кур, мониста жен и приданое дочерей, а недостающую сумму взяли в банке «Албина». После того как было куплено пятьсот югаров земли по пять тысяч леев за югар, то есть заплачено было два с половиной миллиона, что в 1924 году было весьма солидной суммой, общество распалось. Среди крестьян, которые до этого времени плечом к плечу боролись за землю, начались разногласия, возник целый ряд запутанных процессов. Адвокат Тибериу Метя защищал то крестьян против банка, то банк против крестьян, а потом защищал одних крестьян против других. В 1930 году имение окончательно перешло в собственность банка, а в 1931 году банк его продал за полтора миллиона Тибериу Мете, одному из основных владельцев банковских акций. Тибериу Метя, по натуре человек не злой, назначил Септимиу Боблетека, одного из крестьян, который разорился во время бесконечных процессов, управляющим имением. Помогла счастливая случайность: старшая дочь Септимиу Боблетека, Сильвия, учившаяся в гимназии, оказалась одноклассницей Елены Поры, кузины Тибериу Мети. Как-то на балу кузина что-то прошептала на ухо своему кузену, а тот, очарованный красотою Сильвии, сжалился над ее отцом и дал ему, как говорится, кусок хлеба. Позднее Тибериу Метя бросил свою жену и женился на Сильвии, которая была моложе его лет на двадцать, и переписал на нее все имение, но это уже не имеет никакого отношения к тому, что происходило в селе.
В 1945 году состоятельными крестьянами в Поноаре могли считаться сын Павла Обрежэ, Теофил, пожилой уже человек, владевший шестьюдесятью югарами земли, прессом для подсолнечного масла и лесопильной рамой, а также хозяин мельницы с мотором Иосиф Молдован, который выдал замуж свою дочь Юлиану за Иоакима Пэтру и умер от белой горячки, оставив после себя такое запутанное наследство, что его сыновья и зять, переругавшись между собой насмерть, так ничего и не распутали. Считался богатым и Септимиу Боблетек, который почти за двадцать лет управления поместьем своей дочери Сильвии сумел выкупить тридцать югаров, потерянных им во время тяжбы с банком. Состоятельным человеком был и Ион Боблетек, брат Септимиу, который обрабатывал его тридцать югаров руками поденщиков.
Казалось, что поноряне утихли и примирились со своей судьбой, не стремясь больше ни к земле, ни к лучшей доле. Но весною 1946 года они вдруг дружно поднялись и разделили земли Сильвии Мети, дочери Септимиу Боблетека, оставив бывшей владелице только сто югаров, что привело ее в бессильную ярость. Сильвия, овдовевшая лет десять назад, но еще достаточно молодая и любящая пожить, решилась все же вернуться в село, чтобы самой приглядывать за хозяйством. Септимиу Боблетек тут же согнал со своей земли родного брата, и Ион Боблетек снова стал бедняком. И хотя после аграрной реформы он получил земельный надел, забыть, что владел большим и жил привольней, не мог.
В эти годы Теофил Обрежэ, Иосиф Молдован, Септимиу Боблетек и его брат Ион были исключены из сельской управы. Поноряне выбрали туда бедняков. Словно из-под земли, выскочил тогда Викентие Пынтя, человек угрюмый и беспощадный, но умевший заставить себя слушать. Насмешливый, острый на язык Филон Герман, казавшийся до сих пор таким приниженным, вдруг распрямился, почувствовав, что снискал уважение. Заговорил и Тоадер Поп, самый заурядный поденщик, да так, что спорить с ним было не так просто. Даже молчальник-пастух Хурдук время от времени вставлял свое слово, и люди прислушивались к нему. Зазвучали в общем хоре и голоса женщин.
Коллективное хозяйство «Красный Октябрь» объединило более двухсот крестьянских семейств. Земли хозяйства занимали тысячу пятьсот гектаров, частью в плодородной долине по левому берегу Муреша, о которой так часто упоминали в своих рассказах старики, частью в предгорьях. В хозяйстве было пятнадцать пар волов, двенадцать лошадей, около семисот овец, свиньи, куры, гуси и различный сельскохозяйственный инвентарь. В декабре 1953 года, когда происходили события, о которых ведется этот рассказ, исполнилось уже три года, как было организовано это коллективное хозяйство, но нельзя было сказать, что все в нем уже утряслось.
Поговаривать о коллективном хозяйстве начали летом 1949 года. Было что-то новое и заманчивое в той картине, которую рисовали агитаторы, приезжавшие с фабрик из Регина: много, очень много земли, скот, лошади, овцы, тракторы и машины, новые дома, кино, радио… Коллективное хозяйство и притягивало и пугало, ведь каждый из крестьян был как-никак хозяином собственного клочка земли. И крестьяне выжидали. Но вот как-то вечером собрались у Филона Германа несколько самых горячих голов и порешили организовать в их селе коллективное хозяйство. Старик Филон, весь дрожа от волнения и улыбаясь, говорил:
— Вот она, самая что ни на есть подлинная справедливость, приближается.