Избранное

Хурдук оказался прав: горела овчарня. В воздух взметались клубы дыма и языки пламени, освещая все вокруг багровым светом. Одна за другой распахивались двери домов, на улицу выскакивали наспех одетые мужчины и женщины с ведрами и одеялами. Село наполнилось шумом, люди кричали и ругались, хлопали калитки, протяжно гудели колокола.

Овчарня находилась за селом на плоской возвышенности, окруженной лесом. Неподалеку от нее протекала речка Поноаре. Перегороженная запрудой, она растекалась широким и довольно глубоким плесом, где летом, когда овцы паслись в горах, плавали гуси и утки с птицефермы. Овчарня была покрыта камышом, и огонь жадно пожирал крышу, медленно и упорно расползаясь на две стороны. Ветра не было. Кровавые и синие языки пламени то и дело взмывали ввысь. Отражая огонь, полыхал и снег. Казалось, что кто-то залил все вокруг до самого леса кровью и огромные кровавые пятна живут, дышат, мечутся, ширятся, исчезают и возникают вновь, словно живая рана земли. В алых племенных отсветах казалось, что и деревья горят и корчатся, страдающие и бессильные. Огонь неторопливо опустился с крыши на стены. Еловые доски мгновенно охватило пламя, будто они были политы керосином. Послышался треск, посыпались искры. Дерево, в которое вгрызался огонь, хрипело и стонало.

Скоро все село было около овчарни. Крестьяне ужаснулись при виде свирепствующего огня. Кто-то подскочил к воротам, широко распахнул их, и из овчарни повалили овцы. Горела шерсть, распространяя удушливый и тошнотворный запах. Из ворот вывалился объятый ужасом огромный ком, от которого валил дым. Овцы, обезумев, бросились в разные стороны. Одни падали, поднимались, катались по снегу и жалобно блеяли. Другие лежали на снегу. Кто-то пробил в речке лед и погнал овец к воде. Напиравшие сзади овцы сталкивали передних в воду. Густая шерсть, пропитавшись ледяной водой, тянула их на дно. Часть перепутанных овец жалась к стенам загона. Георге Хурдук и сын Аугустина Колчериу бросились за ними в огонь. Одежда на них дымилась и горела, волосы трещали, брови были спалены, глаза слезились.

Испуганное блеяние овец, похожее на человеческий стон, вырывающийся из сотен глоток, потрясло крестьян своим отчаянием.

— Кто загнал овец в воду? — закричал Хурдук, подбегая к реке.

— Иоаким Пэтру.

— Бандит! Чтобы ему дышло в глотку! Не пускайте овец в реку! Накрывайте одеялами тех, что горят.

Многие овцы утонули. Те, которых удалось вытащить, превратились в живые, жалобно блеющие сосульки.

Крестьяне встали плотной стеной между рекой и овцами, что рвались к воде. Овец остановили, и они легли на снег, покорно дожидаясь своей участи. На горящих овец набрасывали одеяла, разводили по домам, чтобы смазать салом раны и ожоги. Из тех, что побывали в воде, не выжила ни одна.

Хурдук вместе с другими пастухами забрался на крышу. Они рубили стропила, чтобы не дать распространиться огню. Вместе с ними был и Иоаким Пэтру. Он размахивал топором, но без всякого толку и, оступившись в пролом, свалился с четырехметровой высоты внутрь овчарни. Его вытащили. Он ушибся, покрылся копотью, но не обгорел, хотя ревел от страха что есть мочи.

Вскоре образовалось четыре цепочки, по которым из рук в руки передавали ведра с водой. Раньше, чем можно было ожидать, привезли насос, тут же вступивший в отчаянное сражение с огнем.

Иосиф Мурэшан, наблюдая издалека, как люди стараются потушить огонь, усмехнулся, поглядывая на Иоакима Пэтру, разыгравшего из себя храбреца. Потом повернулся и пошел неторопливо в село. По дороге ему попался Ион Боблетек с сыновьями. Они несли с собой ведро и веревку, которая неведомо на что могла пригодиться.

— Куда это вы? — спросил, ухмыляясь, Мурэшан.

— Тушить, — ответил Боблетек, тоже улыбаясь.

— Там и так народу хватает… Даже Пэтру… — многозначительно произнес Иосиф.

— Пэтру?

— Ну да.

— Как же это он так быстро с мельницы попал сюда?

— Может, он и на мельнице не был.

— Вот ведь дурак. Сам голову в петлю сует.

— Может, и вы тоже…

— Мы там не были. У нас свидетели.

— Не об этом речь. Теперь у Тоадера есть, чем людей распалить. Разрисует в лучшем виде, и только вас и видели…

Несколько долгих минут Боблетек думал, потом мрачно пробурчал:

— Кто знает, удастся ли ему?

И повернул обратно, мирно и тихо разговаривая, зашагали они в ночи, озаренной пожаром.

Часа через два огонь удалось потушить. От загона осталось только одно крыло, обращенное в сторону села. Хурдук и другие крестьяне заделывали боковую стену, чтобы можно было приютить те две сотни овец, которые остались от отары в шестьсот голов. Если бы был ветер, не удалось бы спасти и этого.