Избранное

Петря приехал в Тыргу-Муреш в шесть часов утра. Из поезда, полного, как улей, на платформу, а потом на улицы, ведущие к центру, выплеснулась пестрая, празднично одетая толпа. И Петря затерялся в ней. Он с удивлением рассматривал белую с черной вышивкой одежду жителей равнины, безрукавки горцев, сшитые из овечьих шкурок, с красной, голубой, зеленой и желтой бахромой, пунцовые, окаймленные золотом платки женщин из Деден, красные и зеленые кафтаны секеев, их узкие штаны и широкие, сборчатые, огненного цвета юбки их жен; сасов, женщины которых выступали в длинных до земли платьях, а мужчины щеголяли в рубахах с расшитыми бисером воротами.

Петря держался поближе к домам, все время опасаясь столкнуться лицом к лицу с Аной или с кем-нибудь из Нимы. Уже три недели он только и думал об этом дне, весь извелся, ожидая его. Он мечтал о нем, как изнуренный жаждой путник об источнике. Еще хоть бы раз увидеть Ану, ее гибкую походку, а потом будь что будет. А теперь, когда каждый шаг приближал его к этому мгновению, он испугался. Он бы вернулся с полдороги, но это праздничное шествие влекло его вперед, как сама жизнь.

Вышли на широкую чистую, залитую солнцем площадь в центре города. Здесь их встретили гирлянды из еловых веток, кумачовые лозунги и флаги на зданиях. Громкоговорители, установленные на высоких столбах, наполняли воздух песнями, танцами, дойнами, чардашами.

Народу здесь было еще больше. Люди улыбались солнечному августовскому утру. Непрерывно подъезжали разукрашенные грузовики, из них вылезали по-праздничному разодетые люди, распевая песни и частушки.

Петря заметил, что вся эта толпа куда-то стремится. Кто-то невидимый направлял ее движение. Только он один среди этого множества людей не находил себе места и блуждал то туда, то сюда вдоль домов, разглядывая витрины. Вдруг Петря заметил, что толпа поредела. Забеспокоившись, он увязался за группой танцоров, которых узнал, потому что с ними был скрипач, а у мужчин под коленом были привязаны бубенчики.

Вместе с ними он вошел во Дворец культуры и быстро прошмыгнул в угол огромного вестибюля с большими портретами и зеркалами во всю стену. Напуганный множеством людей и шумом, он настороженно выглядывал из своего угла. И увидел, как поднимались по лестнице танцоры из Нимы. Впереди была Ана в красной бархатной шали. Она похудела, щеки ее ввалились, глаза стали больше. Она шла гордой плавной походкой, рядом шли Макавей и Мария, а следом — Хурдубец, держа за руку Мариуку. За ними поднимались другие танцоры, а позади всех семенили Георгишор и Пашка, подняв вверх флуеры, будто оберегая их неведомо от какой опасности.

Это была самая красивая группа, и их бубенчики звенели звонче других. У Петри ком подкатил к горлу.

Люди вошли в зал. Вошел и он. Множество электрических лампочек, горевших под потолком, будто звезды на небе, тяжелый занавес, огромный орган — ничто не занимало его. Казалось, он ничего и не видел. Он только ждал, когда же начнутся танцы.

Один коллектив сменялся другим. Притоптывания, головокружительные инвыртиты, бурные брыу, стремительные бэрбунки, лихие чардаши, отчаянные кэлушары, медленные танцы горцев и вихревые пляски жителей равнины мелькали перед его глазами. Зал дрожал, взрывался аплодисментами, ходил ходуном, зрители сами готовы были пуститься в пляс, а Петря сидел на стуле в последнем ряду, молчал и ждал.

Вдруг он вздрогнул и хлопнул в ладоши. На сцене появился Хурдубец и подал знак. По-военному четко вышли и другие танцоры, и позади них музыканты. Началась пляска.

Хороший танец наша инвыртита, хорош и бэрбунк секеев, хороши они, когда пляшут их люди с огнем в крови, как танцоры из Нимы.

Зал замер. Слышно было только, как пели флуеры, отбивали дробь каблуки и звонко выкрикивал Кукует. Дыхание перехватывает, в глазах рябит от цветного вихря, от гибких движений, от головокружительного ритма. Когда пляска кончилась и Хурдубец красиво раскланялся, тряхнув высокой барашковой шапкой, зал поднялся на ноги, крича и хлопая в ладоши, бросая на сцену цветы и требуя повторить пляску.

Петре казалось, что и ему бросали цветы. Первый раз за столько времени он был растроган тем, что танцоры из Нимы плясали лучше всех, а главное, Ана не плясала вместе с ними.

И снова одна за другой сменялись вихревые пляски, а он их не замечал, все так же сидя на своем месте в последнем ряду.

На сцену вышел человек, одетый в черное, и вызвал победителей. Появилась улыбающаяся, порозовевшая Ана. Человек в черном подал ей руку и передал радиоприемник. Ана взяла его и, растерявшись, не знала, как сойти со сцены. Люди хлопали в ладоши и кричали: «Браво!»

Смотр окончился, зал опустел, а Петря все еще ждал. Он вышел последним, бросив перед уходом взгляд на большую пустую сцену.

Когда он очутился среди своих односельчан, ему показалось, что иначе и быть не могло. Каждому он подал руку и осведомился, как они поживают. Потом подошел к Ане и тоже спросил:

— Как поживаешь, Ана?

— Хорошо.

— Ты не пляшешь?

Ану это задело, и она усмехнулась:

— Нет. Мне не с кем плясать.