Крлежа вступил в сознательную пору своей жизни накануне первой мировой войны, в то время, когда под натиском освободительного движения колебалась вся система национального гнета на Балканах, когда решались судьбы югославских народов. Происходя из состоятельной буржуазной семьи, с детства навязывавшей ему католические предрассудки и мещанские понятия о жизни и обществе, Крлежа прошел чрезвычайно сложный путь развития, отмеченный тяжелыми душевными и идейными кризисами и мучительной борьбой как со своей средой, так и с самим собой. В этом объяснение того остро эмоционального отношения к действительности, которое пронизывает творчество писателя и во многих случаях приводит к созданию мрачных картин действительности и душевного состояния людей. В творчестве Крлежи нашли отражение разного рода общественные и личные противоречия и кризисы, характерные для периода расцвета его литературной деятельности.
В 1908 году родители отдали Крлежу в кадетский корпус. Незаурядные успехи обеспечили ему императорскую стипендию в самой аристократической военной академии — будапештском Людовицеуме. В то время Крлеже было восемнадцать лет. Перед ним, по понятиям его среды, открывалась «блестящая карьера». Но одаренного и восприимчивого юношу, который много читал, много думал о жизни и людях, не манили офицерский мундир и карьера в австро-венгерской армии. Его душу тревожили первые сомнения в справедливости социальных порядков, а атмосфера привилегированной императорской академии вызывала у него отвращение.
«Все глубже, — пишет Крлежа, вспоминая об этих годах, — становились противоречия между мной и моим окружением… Все то, что я видел, будило во мне мысли, все сильнее и сильнее увлекавшие меня к социальным проблемам, хотя это влечение долго оставалось для меня смутным, неясным. И на манеже, на этих цирковых опилках, и в пештских кабинетах из меня все явственней пробивался романтический, возможно, смешной, но безусловно искренний грибоедовский дух…»[497]
Сложными и противоречивыми были идейные влияния, которым будущий писатель подвергался в это время, названное им позже временем своего «смятенного пробуждения». Он читает Ницше и Шопенгауэра, но в то же время изучает дарвинскую теорию, помогавшую ему избавиться от религиозных заблуждений. Бурю чувств вызывает в нем революционная поэзия великого венгерского поэта Петефи, свободолюбивые идеи венгерской революции 1848 года, Джузеппе Гарибальди и гуманизм великих русских писателей. Он мечтает о борьбе за освобождение южнославянских народов, о самоопределении их в национальные государства.
Однако «национальному романтизму» юного Крлежи был нанесен тяжелый удар. Когда в 1912 году началась первая Балканская война, Крлежа бежал из военной академии и, руководимый лучшими побуждениями, перешел сербскую границу с намерением присоединиться в качестве добровольца к сербской армии, которая вместе с армиями других балканских государств разбивала последние звенья цепи многовекового турецкого гнета на Балканах. В Сербии Крлеже пришлось пережить горькое разочарование. В Белграде, в военном министерстве его встретили подозрительно и, отобрав документы, послали в Скопле, в штаб верховного командования. Там его арестовали, заподозрив в нем австрийского шпиона. «Жандармы, гауптвахты, тюрьмы, домашний арест в гостинице, допросы — беглец, подозреваемый в шпионаже на театре военных действий, в сфере деятельности верховного командования, беспаспортный, темная личность, — я тогда глубоко заглянул в глаза смерти»[498], — пишет Крлежа о своем душевном состоянии того времени.
Когда после долгих мытарств он вернулся в Австро-Венгрию, австрийские власти арестовали его, как дезертира. Выбравшись из тюрьмы, Крлежа порвал с армией и уехал в Загреб.
Все эти невзгоды и разочарования не прошли бесследно для идейного развития Крлежи. Освободившись от «национально-романтических иллюзий», он проявляет интерес к рабочему движению. Но в руководстве рабочим движением западноевропейских стран, и в особенности в австрийской социал-демократии, в то время господствовали ревизионизм и оппортунизм, которые в начале первой мировой войны привели к краху II Интернационала. Этого краха ни Крлежа, ни другие хорватские интеллигенты, сочувствовавшие марксизму, не предвидели и не ожидали.
Мировую войну, в которой Крлежа участвовал в качестве рядового австрийской армии на галицийском фронте, он воспринял как бессмысленную, кровавую бойню, — трагедию человечества и особенно хорватского народа, сыновья которого гибли на полях сражений за интересы габсбургской империи.