Избранное

— Тилли, — сказал принц Генри в заключение, — ни разу не коснулся женщины, ни разу не выпил вина и ни разу не терпел поражения. Сейчас он впервые побежден и ранен. Для восстановления сил ему пришлось выпить чашу вина. Женской любви ему, правда, не узнать, для этого он слишком стар; Иоганн Георг, — продолжал принц Генри, — встретился с Густавом Адольфом и во время застолья за пивом, которого выпил больше, чем обычно, пил за здоровье будущего протестантского императора. Густав Адольф из скромности возражал. Как бы швед не зазнался. Не поверил бы Иоганну Георгу. Он питает к нему слабость, как лютеранин к лютеранину. И совершенно напрасно!

Битва у Брейтенфельда перевернула все вверх дном. В Вене поняли, что надвигается отнюдь не маленькая, а большая война. И перепугались. Пожалели, что отставили Валленштейна от командования. До Фридриха дошли вести, что под Брейтенфельдом в битве участвовали чешские полковники, а граф Турн командовал бригадой, которая билась с особым мужеством. Он договорился в Берлине обо всем, о чем можно было договориться, и примчался в армию. Отличился старик! Под Брейтенфельдом Саксония была на стороне шведов — хотя сражалась и не слишком славно! А ведь от Саксонии до Чехии — рукой подать.

— Сейчас самое подходящее время, — нажимал на Фридриха Иржи.

— Приглашения пока нет, — возражал тот, — я должен дождаться лорда Гамильтона. Не могу же я появиться с пустыми руками.

— С вами пойдут голландцы.

— Не пойдут. Они дают деньги Густаву Адольфу, и этого им кажется достаточно… Десять тысяч дукатов ежемесячно. Им же надо, мол, защищать свои границы от испанцев в Брабанте. Почему Густав Адольф не зовет меня?

— Он сердится на вас за ваш уход из Чехии.

— А чем он нам помог тогда? Дал восемь старых пушек. Уж не собирается ли он отдать Чехию в качестве лена Валленштейну? От господина Камерариуса вестей нет. Может, он меня предал? Таскается за шведом по Германии? А Пфальц уже приготовили для кого-нибудь из шведских генералов? Виданное ли дело, чтобы швед был «главой и директором протестантского устройства в Германии», как Густав Клёст себя называет. Он взял в руки всю Oberherrlichkeit[96] над нами, немецкими князьями. Бранденбург его слушается, пьяница Юра к нему подольщается, веймарские герцоги падают перед ним ниц, но меня, ради которого вся эта война началась, он не зовет и не зовет! Принц Генри рассказывает, что не только в Магдебурге, но и в Альтбранденбурге убивали и жгли. Сначала разбойничал Тилли, а потом и шведский король. А меня он все не зовет…

Фридрих плакал от злости.

— Я нездоров… Поеду отдохнуть в Ренен. Сейчас сезон охоты на куропаток.

И уехал в Ренен.

Все дороги засыпало желтой листвой. Ветер гудел в увядших кронах буков. Янтарный Рейн потемнел, и в ригах шла молотьба. Крылья мельниц весело крутились.

— Я устал, — твердил Фридрих. — Я не рожден царствовать. Пусть Чехией и Пфальцем правит королева. Или мой брат. Я попрошу шведа позволить мне управлять самым маленьким имением в Пфальце. Несколько коровок, лошадей, рига, хлеб и погреб, хотя бы с тремя бочками вина. Два охотничьих ружья. И все. Я никого не хочу видеть. Даже своих детей. Знаю, что они меня не любят. Все ложь! Ложь, что земля кружит вокруг солнца, ложь, что наша судьба предопределена богом. Я сам предопределил свою судьбу, когда послушался и протянул руку к чешской короне. Нельзя было делать этого! Зачем мы летим на крутящемся земном шаре по небесным просторам, вместо того чтобы твердо стоять и вокруг нас кружилась бы вселенная. Утром бы солнце вставало, а вечером заходило и все было бы спокойно. Все это козни дьявола против меня! Дьявол выдумал мою судьбу и внушил ее астрологам и их князьям! Терпеть не могу астрологов. Ни разу они не сказали мне правды. Вот я вернусь в Пфальц, выгоню всех астрологов и сожгу всех колдуний. И буду смотреть, как они корчатся в огне…

Он говорил как помешанный.

— Густав Клёст разъезжает по Германии, как по манежу. Вольные города падают перед ним на колени. Вся Германия вдруг смиренно склонилась перед ним. Епископы удирают из своих резиденций, и аббаты покидают монастырские трапезные. А он садится в их кресла под балдахинами и произносит заносчивые речи. Разбил Тилли и издевается над императором, одно слово которого лишило меня двух корон и изгнало из двух столиц. Откуда его сила? Говорят — от бога. Но был ли когда человек набожнее меня? И что сделал для меня бог? Погубил и разорил. Я назову сына, который родится, Густавом Адольфом, чтобы сыскать дружбу Клёста. Но он меня не зовет, он мне не пишет. И Камерариус, тощий черт, мне не пишет. Попадись он мне в руки, я прикажу отравить его мышьяком. Потому что и он отравлял мне жизнь. Послал меня в Чехию, терзал в Праге, сидел на шее в Гааге, выдумал Союз северных князей, а когда и этот союз развалился, удрал к шведу. Как мое доверенное лицо. Ничего я ему не доверял. Мне самому надо идти к шведу. Но швед меня знать не желает!