Избранное

Иржи порозовел и поправился. Не думал ни о прошлом, ни о завтрашнем дне… Пан староста навещал его. Они беседовали об управляющем Ганнесе, лютом псе, спущенном с цепи, о регенте Берге в Кромержиже, о барщине и жатве. Староста сообщил, что пана короля ночью навестит важная особа, пан Ахач, проповедник, который скрывается тут в Хропыни в одном подвале уже с двадцать восьмого года, а тому времени минуло, слава богу, тоже четырнадцать лет, столько же, сколько пан Франц, кожевник, находится на чужбине.

— Ахач здешний?

— Нет… Он вышковский, но мы его прячем, как и вас. Вы, наверное, соскучились по ученым речам…

— Не соскучился, — возразил пан король.

— Но мы его к вам все-таки пошлем…

— Кто это — мы?

— Я и члены управы.

— Вы так постановили?

— Да, пан король.

— Ну раз вы присвоили себе право все решать относительно меня, так приводите этого проповедника. Глядишь, время скорее пройдет…

Ночью пришел растолстевший, поседевший, бородатый преподобный Ахач Симиус и потряс королю руку. Они сели за стол, перед ними стояли кружки с пивом.

На стене мерцал каганец.

— Я священник Ахач Симиус, — отрекомендовался гость.

— А-а, обезьяна, — рассмеялся хозяин.

— Верно, ваша милость, обезьяна-самка — simia, обезьяна-самец — simius. Вы еще не забыли латынь, которой вас учили, — сказал проповедник. — Вы проходили учение в Праге или Гейдельберге?

На что последовал ответ:

— В разных школах…

— Так, так. Ваша милость, это по вас видно. Я учился в самом Виттенберге!

— Там ректором был побочный сын Густава Адольфа. Как раз во время битвы при Лютцене.

— Мы ничего не слыхали о побочном сыне нашего короля, — заметил пан Ахач.

— Густав Адольф был шведским королем, — пояснил Ячменек. — Выпьем по кружечке?

— Не откажусь, — ответил проповедник. Они отхлебнули. — Нашим королем я называю короля лютеранского. Вы тоже лютеранин?

— Я? — засмеялся Иржи. — Когда я родился здесь в ячмене под синим небом, лютеран еще не было. Тогда были только христиане и язычники, пан священник.

— Да, действительно, — вздохнул пан Ахач Симиус. — Сколько вам, собственно, лет, пан король?

— Я не считаю года.

— И вы все это время ходили по свету?

— Ходил, сидел, стоял или лежал, как когда. Поэтому меня не так беспокоит, что хропыньские члены управы меня тут запирают.

— И я тут скрываюсь, пан король. Целых пятнадцать лет.

— Четырнадцать, — поправил его пан король.

— Да, четырнадцать, ваша милость.

Они помолчали немного, прихлебывая пиво. Пан Ахач снова заговорил первый:

— Но вам все-таки известна разница между нашей верой и римским суеверием?

— Меня это не волнует, — сказал Ячменек.

— Очень огорчительно, пан король. Мартин Лютер нашел якорь спасения в учении Августина о человеческой греховности и об искуплении людских грехов божьей милостью. Вы замечаете, что я не считаю доктора Лютера каким-то чудотворцем и принимаю во внимание более древние истоки его учения. Человек от природы насквозь грешен, и воля его диктуется грехом, пан король!

— Это я испытал, — сказал хозяин.

Пан Ахач продолжал:

— Человек может достичь вечного блаженства с помощью божьей милости. Но божья милость будет уделена нам не за наши деяния, какими бы благородными они ни были, а единственно только за веру в Христа и его искупительскую миссию… Аминь!

— Эге, а как же с предопределением? — спросил пан король.

— Это, ваша милость, кальвинизм, и лучше о том не извольте говорить, если боитесь бога.

— Жалко, пан Ахач, а то мне хотелось устроить диспут…

— Лучше оставим это, пан король! Много бед принесла миру кальвинистская ересь. И нам, пан король. Кто такие были король Фридрих и его нечестивая супруга? Еретики. А к чему ведет ересь? К погибели вечной… Я счастлив, что ваша милость не ударились в ересь. А где вы изволили пребывать в те времена, когда ересь распространилась повсюду?

Иржи ответил:

— Всюду и нигде, пан Ахач! Может, в Индии, я уже не помню.

— В Индии живут язычники…

— Да, кажется…

— Как замечательно повидать свет, — вздохнул пан Ахач.

— Повидать свет и встретить стольких любознательных людей, — засмеялся пан король. — Выпейте, достопочтеннейший, кромержижское пиво напоминает хрен с медом.

— Я все дивлюсь, что на вас лета совсем не сказались… Мне нет пятидесяти, а полюбуйтесь на мою седую бороду и лысую голову!.. Патриархи израильские также были древними…

— Ну вот видите…

Пан Ахач снова начал:

— А есть у вас жена и детки…

Пан король не дал ему договорить:

— Я признаюсь вам, дорогой досточтимый отче, что у меня было за все эти годы много женщин, а также супруга… Может, и сыночек, не знаю.

— Ах ты, беда какая. Жалко, очень жалко, — запричитал пан Ахач. — Все мы сосуды греха… Поэтому, прежде чем мы разойдемся, вспомним слова Писания, пан король.

Пан Ахач воздел очи к темному потолку, потом перевел взгляд на каганец с конопляным маслом и наконец склонил голову к самой столешнице, молитвенно воздев руки:

— Возблагодарим ныне тебя, боже наш, и восхвалим имя славы твоей. От тебя исходит все сущее, и полученное из рук твоих отдаем мы тебе. Ибо мы только прохожие пред тобой и гости… гости… гости…

Дальше пан Ахач не знал.

Но Иржи докончил стих: