В полночь, когда пан король и его всадники прогнали императорских драгун с жнивья по дороге к Заржичи, а со стороны Гетмана на них напали болотные дозоры и многих чужаков сбили с коней наземь, вдруг раздалась стрельба в стороне Плешовца. Это были шведы, которые неслышно, по-кошачьи прокрались через лес Садки, подпалили смоляными факелами избы в Плешовце и стога на полях у леса Спаленого. А после этого построились и в боевом порядке, по всем правилам настоящей баталии двинулись вперед, выкрикивая проклятия и распевая песню, в которой поносили Тилли, давно мертвого: «Fleuch, Tilly, fleuch!»[169]
У них были ленты шведских цветов через плечо, шведское оружие в руках, но то были ландскнехты из Гессена, Силезии и Померании, а командовал ими господин фон дер Фогелау, который пришел убить полковника Герштенкорна, чтобы тот исчез с лица земли и никогда больше не появлялся. А на вопрос Торстенсона, куда девался Георг фон Герштенкорн, полковник, сражавшийся у Лютцена, Виттштока, Свидницы, Пайкуль, не покривив душой, сможет доложить: «Убит как дезертир». И ни один лютеранский пастор не принесет известия, что он правит как король где-то тут на Гане.
Не потребовались даже повозки, в них не успели запрячь лошадей и вывезти их, пан король победил императорских драгун и хорватов, которых привел через Бржест господин фон Таронлог. Теперь они грабили Заржичи и Плучиско и силой заставили крестьян разбирать стога и крестцы и грузить при свете горящих домов снопы на подводы.
Пан король прискакал в Заржичи и в Плучиско. Он гнал хорватов ударами шпаги, а жители Заржича и Плучиско стаскивали их с коней вилами. Дядюшка Фолтын выгонял драгун из Киселовиц и там на площади наткнулся на господина Таронлога, который сидел на иноходце и трясся от страха, что господин фон дер Фогелау не подоспеет, как они условились, и ночная прогулка превратится в жестокую битву.
Дядюшка Фолтын взревел:
— Где прячешь бржестского попишку? — а дядюшка Клабал, Микулаш, проткнул Таронлогу горло алебардой.
В Киселовицах на площади хропыньские нашли и Билека, предателя, и богомольца Ржепу и забили их цепами. Драгуны стали было отбиваться саблями и даже ранили Якуба Хватала и Павла Хованцу, но потом поскакали в Бржест вслед за попишкой, иезуитом, который удирал впереди всех с золотым крестом.
Гляньте-ка, в Киселовице притащились жалковицкие мужики с вилами, цепами, а иные с валашскими топориками, примкнули к дядюшке Фолтыну и искали, куда делся пан король.
А пан король возвращался уже с большой толпой заржичских мужиков, взбешенный, точно Люцифер. Глаза его налились кровью. На стерне у сгоревшего стога он построил свое войско и приказал:
— За ними, в Бржест!
Дядюшка Фолтын прискакал из Киселовиц и донес о кончине господина Таронлога. Пан король пожал руку Клабалу Микулашу, который по-военному отсалютовал алебардой.
— Будь вас побольше да вам бы кирасы, я выгнал бы всех хорватов и шведов!
Но на эти слова, точно в насмешку, раздался крик из Хропыни.
Пан король привстал на стременах и скомандовал:
— В Хропынь! К черту Бржест!
Они вихрем неслись по стерне, конные и пешие. На хропыньских гумнах было пусто. Только псы во дворах злобно надрывались.
— Что происходит? — спросил дядюшка Фолтын пана короля.
— Не знаю, — ответил пан король. — Видать, еще один отряд хорватов с другой стороны!.. Ох, над Плешовцем пламя! Подожгли, прорвались!
Пан король ехал по широкой улице от Гетмана к замку.
— Там орудует староста Паздера, — засмеялся он.
У замка стреляли. Слышались вопли, стоны и проклятия.
Когда они приблизились еще на сто шагов, пули засвистели у них над головой, точно шмели. Раненый Ян Стазку вскрикнул и упал лицом на землю. Они увидели, что горит крыша замка и что толпа на площади — не хорваты и не драгуны, а шведские ландскнехты!
— Они объединились! — захохотал пан король словно дьявол. — Именем господа, дети мои! — провозгласил он вовсе не по-дьявольски.
Но дядюшка Фолтын разразился проклятиями:
— Дьявольщина! Их тут, что муравьев.
— На число их не глядите! — кричал пан король. Вот теперь он был похож на жениха, отправляющегося на свадьбу.
А свадебные гости скакали верхом и бежали за ним с мушкетами, саблями и алебардами, с вилами, цепами и косами. И сразилось войско господина фон дер Фогелау и войско фельдмаршала Торстенсона с войском безземельных и малоземельных крестьян и батраков, которые отказались идти на барщину, с войском голодных, которым только их бунт позволил досыта наесться, с войском нищих, которым бунт принес изобилие. Они поняли, что на них напали с двух сторон. Что император вступил в союз со шведами, а епископ с еретиком. Их окружили, чтобы забрать у них урожай. Они понимали, что надо прогнать, уничтожить пришельцев, иначе их самих загонят и убьют.
— Мы тут сами господа! — кричал король Ячменек.
— Мы тут сами господа! — кричали его воины вместе с ним, стреляли, рубили, кололи.
Ох, они дрались в июле, будто на храмовом празднике! Дрались так, как дерутся на свадьбах!
— Держитесь! — призывал их пан король, и они держались.