Избранное

Давно они не виделись. Тимофей Карпович не то что постарел, но осунулся, резче выделялись скулы. Варе показалось, будто и ростом он стал меньше в чужом широком пальто.

В соседнем сквере нашли тихий уголок. Варя откинулась на спинку скамейки, ждала, чтобы он рассказал обо всем, что с ним было.

— Из Литовского замка, — тихо начал Тимофей Карпович, — меня перевезли на Шпалерную, опять в одиночку. Примеряли статью сто вторую. Туго бы мне пришлось за разговор в трактире, да тот барин ряженый не явился на допрос. Наши заводские отсоветовали ему… Но меня не выпустили. Начали подыскивать новую статью. А пока суд да дело, связался я с солдатами Московского полка. Посадили их за отказ воевать.

— С кем? Россия не воюет, — удивилась Варя.

— Не воюет, но порохом попахивает, Варенька. У арестованных солдат связь со своими. Я им адреса кой-какие дал, назвал людей, которые могут честно рассказать о том, кому такая война на пользу. Пронюхало начальство о моих беседах. И выхлопотало срочный этап в Читинскую тюрьму. На мое счастье, в теплушке одна доска была некрепко прибита, ну я и выпрыгнул на ходу…

Только сейчас Варя вспомнила о ребятах. Сговорились встретиться через полчаса, когда она поведет их на прогулку.

Шли по тихим улицам, чуть отстав от строя. Тимофей вполголоса забавно рассказывал, как изучал арестантскую азбуку.

Со двора аэропланных мастерских еще ночью вывезли на улицу несколько ящиков, похожих на товарные вагоны, только без колес. Один из них сейчас плотно окружила толпа.

— К войне приближаемся. — Тимофей, понизив голос, добавил: — В аэропланных ввели еще смену.

На заборе железопрокатного завода висел огромный матерчатый плакат. На полотне в отсветах пламени аршинные буквы: «Взятие Азова». Нижняя часть рисунка изображала гибель турецких кораблей, на правой русские солдаты водружали трехцветный флаг на башне, и тут же — крепостной ров, заваленный вражескими трупами. По низу плаката было крупно написано:

«Батальное представление смотрите в воскресенье на прудах Петровского парка».

Вечером, распустив ребят по домам, Варя опять встретилась с Тимофеем. На Крестовском мосту незнакомая женщина сунула им по маленькой афишке.

— «Взятие Азова», — прочитала Варя.

На мосту загрохотала конка. Неожиданно из-за вагона конки вынырнули одна за другой три пролетки. Господин, сидевший в первой пролетке, вскочил и, потрясая котелком, что-то крикнул, обращаясь к людям, сидящим на империале конки:

— Царьград — русский город! Ура!

Следом за ним ехали офицер с дамой и разодетая старуха с собачкой. Офицер промолчал, а дама и старуха истерично взвизгнули:

— Дарданеллы и Босфор — русские проливы!

Кучер конки устал сдерживать лошадей. Казалось, что вагон налетит на пролетку, но все обошлось.

Тимофей задумчиво смотрел вслед скрывшимся пролеткам.

— Так вот оно и начинается, Варенька, — сказал он.

Варя любила гулянья на Петровском острове, куда по воскресеньям стекались тысячи людей. Толпы ребятишек часами простаивали у кроличьих клеток, подкармливая суматошных, вечно голодных зверьков капустой и булками. В глубине острова давали представления на пруду и на открытой эстраде. Тут же бойко торговали с лотков восточными сладостями. Только здесь можно было вдоволь полакомиться сахарной ватой, опустив медную монету в щель ящика, причем торговцы божились, что вату они приготовляют из тех же медяков. Варя любила гигантские шаги и водяные горы. У других дух захватывало, девушки вскрикивали, а она, сняв шляпу, подставляла ветру лицо, лихо летела, ожидая, когда лодка с разгона врежется в Ждановку и закачается на волне.

Водяная пантомима «Взятие Азова» с фейерверками и стрельбой? Что ж тут плохого! Обязательно надо сходить. Варя не понимала мрачности Тимофея Карповича. «Так вот оно и начинается, Варенька». И не догадывалась о том, как скоро придется вспомнить его слова…

В день приезда в Петербург французского президента Пуанкаре, когда Варя уже рассадила ребят в чайной на завтрак, появилась Китаева. Ей захотелось устроить праздник в своем детском лагере в честь высокого гостя. После завтрака она увела ребят кататься на пароходе, а Варю отослала в город за покупками.

Варя была рада, что сможет навестить Соню, — не видела ее целую вечность, — как-то у той дела?

У Владимирского проспекта Варю окликнули. Под навесом ресторана Палкина стоял Бук-Затонский:

— Тысячу лет, а встретились весьма кстати: вы украсите палубу «Франции».

Бук-Затонский был навеселе и не заметил Вариной холодности.

— Превосходнейшая прогулка по заливу, соглашайтесь. Вы близко, как из первого ряда Мариинки, увидите Раймона Пуанкаре. Завтра все петербургские газеты захлебнутся… Каково придумано: «Франция» встречала Францию.

Из бессвязных его восклицаний Варя все же поняла, что известный повеса и кутила Гастон Яковлев, сын богача-ювелира, приказал ночью на своей яхте «Офелия» закрасить старое название и написать новое: «Франция».