Избранное

— Сперва я их запах уловил, — принялся за свое Лексо, — а это всего важнее и самое главное. И вот почему это самое главное: обличье свое он изменить может, когда захочет и когда ему понадобится, а запах нет. И баба может видом перемениться, особенно пока молодая, хоть ненадолго, чтоб ее узнать нельзя было, и это не без причины и не без связи — баба и артист, и купец, все в каком-то родстве с этим отродьем оттуда. И музыкант, цыган, певичка, как и некоторые мастера, что работают по олову, золоту и серебру, — все это одно племя: золотые горы сулят только, чтоб тебя заманить. Все он может переменить: одежу и годы, волосы, походку — все, что видно и что глаз или ухо обманет. А запах вокруг него, толстая перепонка запаха повсюду с ним — смердит он паленым, шерстью, и рога у него, и кишки неочищенные, когда сгорает. Без этой перепонки из запаху он не может дышать, как рыба без воды обходиться не может, потому у него и в голове нет причины менять свой запах. Давно они учуяли, что я эту их невзгоду да неволю уловил, поэтому и обижались на меня, и вокруг вертелись, крутились туда-сюда, все ближе и ближе ко мне.

— Чтоб тебя поймать? — спросил Бранко.

— Чтоб в дом пробраться.

— А сегодня пробрались?

— Да и сегодня б не пробрались, да вот жена — и тут, видишь, без связи не обошлось — козьи копытца палила, пошли бог и сонмы небесные, чтоб ей собственные копытца так припалили!.. Опаливала она их, а кругом вонь, им это на руку — чтоб свой запах через этот провести, а я б его не заметил. Потому и прозывается Опалён, из четверки главных: опалил он избушки в горах, сжег сено и солому, все, что было, осталась скотина без корма. А другой Сатанаил: он самый сильный, зато медленный и прихрамывает на одну ногу, самому себе тяжкий, а о других и не говори, с усами до плечей, так ты в лед и превратишься, чуть он на тебя глянет. А третий у них Разрывайло — самое имя его говорит, каков он и чем занимается. Эти двое в великой любви между собой, но только пока не раздерут друг друга: потом, когда они схватятся, — пойдет кровь с дерьмом и по нашим местам. Не позабудь четвертого, того самого, который устроил, чтоб вы здесь кружились, а встречаясь, душили друг друга, точно злодеи. Я и прежде думал и верил, что вы злодеи, но не высокого племени, от которых меньше воняет; и сами вы не знаете, что вы такое. Зло у вас всегда удается, даже когда не хотите вы его творить; но если вы случаем пожелаете добро сделать — чаще всего это у вас не выходит. Пойдете кого спасать, у вас нога оскользнется и набредете на кого другого… Но больше это неважно — вот сеть и замкнулась…

Страх мгновенной болью вырыл у меня борозду на спине вдоль позвоночника. Оглянулся — вздрогнули и остальные от этих слов и замерли, потрясенные. Бранко озирается и, словно спеша куда-то, спрашивает:

— Какая сеть?.. Где замкнулась?..

— Разве не видишь ее на дверях?

— Ничего там нет.

— Это тебе кажется, будто нет.

— Ночь у дверей, — сказал Бранко. — Темнота, ветки, тени пляшут у порога, никакой сети.

— Это тебе кажется, будто тени, а на самом деле — сеть. И не одна, а много. Одна сеть — вокруг дома, другая — вокруг деревни Крушье, третья — вокруг Котурачи и целого племени, а четвертая — вокруг всей Черногории. И так постоянно. Выберешься из одной, поджидает тебя другая, третья, десятая. И каждого такое ждет, тщетно избежать надеется.

— Ничего такого нет, — сказал Бранко.

— Нет в твоем оке силы, чтоб ее увидеть.

— Да не ври ты, не позорься, — говорит Бранко. — В старые годы начал завираться без нужды. К чему тебе?

— Это ты мне говоришь, будто я вру?

— А если не врешь, покажи мне, где ты ее видишь!

Лексо шевельнулся, пытаясь встать, но почему-то передумал и остался на месте. Пока я наблюдал за теми, Бранко сумел заставить его встать. Приподнялся Лексо с седла, точно утомленная клушка с яиц, и пошатнулся. Надулись у него штаны сзади — перья, солома, стружка падает оттуда, будто не живой он человек, а набитое чучело. Вяло и неуверенно, словно пробуждаясь от долгого похмельного сна, направился к двери. Под его прикрытием, готовый в любую минуту стрелять, поднялся Бранко. Вместе дошли они до двери, смотрят на дверной косяк и в ночь по ту сторону. Лексо рукой показывает края сети — Бранко озабоченно разглядывает их, покачивая головой. Я невольно приподнялся, пялю глаза на то, что на мгновенье становится видимым, а потом вновь исчезает. Знаю, нет этого и быть не может, а все кажется мне, будто существует нечто отделяющее нас от окружающей тьмы. Разумом понимаю, ничего нет, да только не нахожу подтверждения и поэтому начинаю верить, будто на самом деле существует сеть, которую я разрываю своим взглядом и которая восстанавливается, чуть я отведу глаза в сторону. И остальные тоже всматриваются, чудится им, будто мы колдуем, — ошарашенная хозяйка, прижав кулаки к вискам; Станко, переступив одной ногой через порог; Грля голову вытянул и глаза раскрыл, чтоб получше видеть.