Избранное

Оказалось, что, когда Махмуду исполнилось одиннадцать, у него проявились признаки нервного расстройства. Он истерически смеялся в неподходящие моменты, а потом вдруг разражался беспричинными слезами. Были призваны афганские специалисты и вынесен вердикт — раннее слабоумие с возможными наслоениями пубертатной кататонии. Для интенсивного наблюдения была рекомендована психиатрическая лечебница на окраине Кабула.

Махмуд провел там следующие полтора года. Клиника находилась в идиллической местности: ручьи и пруды, козы и овцы, множество диких цветов. Каждое утро врачи лечили его гипнозом, и мать преданно навещала его каждый день, чтобы прогуляться с ним по территории лечебницы. Но улучшений не было. Считать улучшением то, что Махмуд всхлипывал еще яростнее и смеялся в еще более неподходящих местах, было бы, в общем, неразумно.

День был прекрасный и солнечный, и Махмуд, как обычно, гулял с матерью, когда в кустах у бурливого ручья на них наткнулся доктор. Доктор неожиданно закричал на мать и сердито замахал руками.

Что ты делаешь, женщина? вопил доктор.

Махмуд лежал в траве на спине, неслышно хихикая, и глядел на пробивающиеся сквозь кусты лучи солнца, а его мать, стоя на коленях, делала ему минет. Мать, темная таджичка, на которой отец Махмуда женился по политическим соображениям, смущенно подняла голову и вытерла рот.

Но он заплакал, просто сказала она. Я всегда так делаю, когда он плачет. Смотрите, он опять улыбается.

И Махмуд действительно улыбался, хотя отрешенная ухмылка на его лице весьма напоминала слабоумную ухмылку идиота. Его мать немедленно выгнали из клиники без права возвращаться. Через месяц объявили, что Махмуд здоров, и послали его отдохнуть на Ривьеру к родственникам.

В конце октября афганская принцесса с внуком уехали. Они покинули замок и вернулись в Афганистан, а там пожилая принцесса вскоре умерла от сотрясения мозга, упав с лошади на скалах. Нубар несколько раз писал другу, но Махмуд был слишком ленив, чтобы отвечать. И поэтому Нубар ничего не знал о Махмуде до тех пор, пока осенью 1929 года тот неожиданно не появился в Албании. Тайное послание пришло из дешевого отеля в Тиране и гласило, что Махмуд только что прибыл в страну и ему отчаянно нужна помощь.

Нубар поехал в убогий отель в Тиране и нашел своего старого друга распростертым на грязной постели в бесформенном одеянии турецкого крестьянина. После десятилетней разлуки они со слезами обнялись. Потом Махмуд достал бутылку дешевой тутовой ракии и начал рассказывать о себе.

Казалось, надвигающийся экономический кризис уже ощущался во дворцах афганской королевской семьи. Различные спекулятивные предприятия рушились, и в конце концов Махмуд оказался замешанным в заговоре с целью отравить министра финансов, своего дядю по отцу, с которым он поддерживал тайные сексуальные отношения, чтобы иметь доступ к различной экономической информации.

Махмуду только что удалось инкогнито покинуть страну. Он проехал через Баку и Одессу, на всем пути раздавая солидные взятки — дядины самоцветы и другие ценности, которые удалось похитить в последний момент. У него все еще есть маленький доход от владений на Ривьере, но сейчас ему просто необходимо укрыться в каком-нибудь незаметном месте, пока скандал дома не позабудется. Он знает, что в Албании наверняка найдется такое местечко, и просит друга помочь.

* * *

Махмуд был столь же откровенен и в остальном. За последние десять лет он сделался алкоголиком, сказал он, и, преисполнившись низкого мнения о звериной натуре человека, теперь медленно морил себя голодом. Ему не хватало мужества уйти из жизни более грубым способом, а кроме того, он был вполне доволен распорядком, который придумал сам для себя. По средиземноморской привычке он теперь устраивал сиесту, чтобы насладиться возможностью напиваться до чертиков не один, а два раза в день.

Его распорядок дня был четок и строг. Проснувшись утром, он еще в постели выпивал несколько кварт теплого пива, чтобы успокоить желудок. К середине утра его желудок достаточно замирал, чтобы Махмуд мог вылезти из кровати и пойти в кафе, где до полудня бокалами пил тутовую ракию, почитывая литературные обозрения. Выполнив таким образом ежедневную норму интеллектуального труда, он шел в ресторан, где съедал одно жареное крылышко цыпленка. Ел он руками, потому что не мог удержать в бешено трясущихся пальцах нож и вилку и они громко стучали по тарелке.

После обеда он возвращался в кафе и пил неразбавленное вино до тех пор, пока не приходило время возвращаться в постель. Он снова просыпался около восьми вечера и повторял утренний цикл, за исключением, конечно, литературных обозрений. Его следующий выход заканчивался в забвении после полуночи, когда официант, которому он предварительно заплатил, оттаскивал его домой и сваливал на кровать.

Вот так, сказал Махмуд с улыбкой, опустошая бутыль тутовой ракии и ныряя под кровать в поисках следующей.