Избранное

Мой жизненный уклад не изменился. К привычной работе прибавились разве что загородные прогулки. (На кладбище я не хожу, я считаю, что мертвые для мертвых, а живые для живых.) Вот только в последнее время мне что-то плохо спится, все чаще и чаще просыпаюсь я среди ночи и больше не могу уснуть.

Но вряд ли это связано со случившимся, скорее всего, дает себя знать возраст.

О чем только не думается в бессонные ночи, наша жизнь изобилует пустяками… Вот и перебираешь их в памяти, стараешься установить какую-то закономерность, последовательность. Лишь одно у меня не увязывалось с остальным: сон в ту ночь. А может, и не следует искать связь? Может, это не человеческого ума дело? Порой мне сдается, что я ничегошеньки не смыслю ни в жизни, ни в себе, ни в чем… Как мало мы все-таки знаем!

Попробую описать события по порядку.

…Я куда-то собирался. Она сидела на маленьком стульчике возле радио, в самом углу комнаты, у окна, сидела, подперев голову и прикрыв свои чудесные глаза, волосы у нее были распущены, — такой она мне ужасно нравилась, — но я почему-то сердился…

Сердился и смотрел на нее выжидающе, а она молчала… Уж чего я такого ожидал, не знаю, но все меня теперь раздражало.

Не поднимая головы и не взглянув в мою сторону, она умоляющим голосом попросила:

— Может, останешься, Василе?

— Нет. Я отправляюсь немедленно, — ответил я.

Сунув под мышку трость, я тут же ушел.

Когда я пригнал такси, чтобы ехать на вокзал, в комнате ее почему-то не оказалось, в дверях торчала служанка.

— Где хозяйка? Поторопите ее.

— Она не дождалась вас, ушла, но оставила записку на столе.

Раздосадованный, проклиная всех женщин на свете, всегда говорящих одно, а делающих другое, я отпустил машину и вновь вернулся в дом.

На столе не оказалось никакой записки. На видном месте стояло мое любимое карманное зеркальце, которое я потерял, на нем синими еще не просохшими чернилами было нарисовано сердце.

Я заметался в растерянности, спрашивая у всех, куда она ушла, но так и не добился толку…

И тут зазвонил будильник.

— Останови его, — сказала жена.

Я пошарил в темноте, долго не находил его, а когда нащупал наконец, будильник перестал звенеть.

— Встаем?

— Подожди немного, успеется.

Было светло как днем. Боясь проспать, мы на ночь не задернули штор, и теперь сквозь прозрачную призму стекла лунный свет проникал в комнату, косым лучом лег он на гладкую поверхность зеркала и, отражаясь, рассеивал ночной мрак.

— Как ты себя чувствуешь?

— Спала я хорошо. Только вот будильник меня встревожил. Я трясусь, как перед экзаменом, когда вроде бы все знаешь, а в удачу не веришь…

— Так всегда бывает, когда идешь к врачу. Ничего, все обойдется, — сказал я, зевая.

*

У нее было больное сердце, а потом стало плохо и с почками. С сердцем у нее началось давно, еще в детстве: однажды родители оставили ее и сестру на попечении служанки, а служанка — но чего и ждать от служанки — оставила двух маленьких девочек одних, на попечение господа, и куда-то ушла.

Было поздно. В кухню забрела чья-то собака и, заметавшись в поисках выхода, вбежала в спальню к девочкам.

Вернувшись домой, служанка нашла одну из них на кафельной печке, а другую в глубоком обмороке, с пеной на губах. Еле-еле ее привели в чувство. Потом она долго болела.

Со временем она поправилась, но с год назад у нее опять стало пошаливать сердце.

Доктор Шандру посоветовал обратиться к специалисту.

Чтобы успеть вовремя на прием, надо было сесть на трехчасовой ночной поезд.

Надев перчатки, она еще раз оглядела комнату.

— Мы ничего не забыли?

— ?

О ее ноги стала тереться ангорская кошка, которая и по сей день жива.

Служанка отогнала ее.

— Зачем ты ее гонишь? Я же тебя сто раз просила…

— Нечего ей ластиться, нехорошо это, примета дурная…

Жена тут же и забыла о кошке, еще раз огляделась.

Служанка захлюпала носом.

Я прикрикнул на нее:

— Что за глупости, неси вещи в машину!

Я очень боялся этой минуты и уже было порадовался, что все обошлось как нельзя лучше, и на тебе, служанка вылезла со своими глупыми приметами, идиотка!.. Да и негодную кошку не вовремя потянуло ласкаться… Мне так и захотелось наподдать ей ногой.

(Не могу понять, как я, даже не подозревая, чем все кончится, вел себя так, словно мне что-то заранее было известно или я предвижу ход событий…)

Во дворе жена отвела служанку в сторону и что-то ей сказала. Позднее я узнал, что именно:

— Анка, присматривай за домом и за хозяином, чтобы не ходил он в неглаженых брюках… Может, я не вернусь…

Ночь эту я не забуду. Она была такая ясная и отчетливая, будто нарисованная на картине. Луна, скользя по небосводу, зацепилась за макушку дуба на Припорском холме.

Лик ее был бледен, в каких-то пятнах, как лицо больной женщины.

Внизу по склону стелился осенний призрачный туман.

Казалось, все вокруг провожало нас: дома, деревья, телеграфные столбы, они словно говорили нам: «Уезжаете? Ну, господь вас благослови!»

Мы сели в такси. Жена закуталась платком, подперла ладонью голову и задумалась.

— Осень, — сказал я.

Она не ответила.

— Морозит. Скоро все покроется инеем, — сказал я некоторое время спустя, но она опять промолчала.

*