Избранное

Мы ехали в полупустом вагоне первого класса.

В коридоре у окна стоял какой-то толстяк с неприятным одутловатым лицом и всклокоченными волосами, он равнодушно поглядел на нас и отвернулся.

Она легла на кушетку. На второй станции она уже спала. Я погасил свет и вышел в коридор, встал у окна, чуть поодаль от пассажира в голубой пижаме.

*

Провожая нас из кабинета в приемную, светлую, с экстравагантной мебелью и карикатурами на стенах, профессор, долговязый, плешивый, с растрепанной бородой, сам как будто сошедший с одной из карикатур, взял меня под руку:

— Скажите, господин инженер, доктор Аврам еще работает у вас?

— Да. Это наш уездный врач.

— Не окажете ли вы мне маленькую услугу? Простите, мадам, я на минуточку похищаю вашего мужа.

Мы вернулись в кабинет. Оказавшись со мной с глазу на глаз, профессор старательно притворил дверь, прижался к ней спиной и сказал:

— Ваша жена опасно больна. Положение критическое.

Меня словно оглушило; растерявшись, я почему-то по-дурацки спросил:

— Вы находите?

— Да. У нее давление двести восемьдесят на сто шестьдесят. Это очень высокое давление. Сердце может не выдержать. Вся беда в том, что помочь в таком случае почти невозможно. Стоишь столбом и смотришь, как человек у тебя на глазах умирает. Советую немедленно ее госпитализировать. Я к ней приду, как только вы ее положите. Может, еще удастся ее спасти.

Я стоял как громом пораженный. Мне казалось, что мне на плечи взвалили огромную гору, я еле дотащился до дверей, где меня ожидала жена.

Я сказал ей, что профессор попросил моего посредничества в каких-то денежных расчетах с нашим врачом. Я старался говорить как можно спокойнее, и жена мне поверила.

Когда мы сели в пролетку, она сказала:

— Мало у тебя своих забот, только чужих тебе не хватало. Надо было сказать, что тебе некогда этим заниматься, что у тебя совершенно нет свободного времени.

Мы уладили формальности, и жена легла в больницу.

Вечером, когда я пришел ее проведать, я столкнулся в дверях с профессором. Он был оживлен.

— Хорошо, что вас встретил. Мы сделали ей укрепляющий сердце укол. Пустили кровь, думаю, теперь ей полегчает.

Я поблагодарил.

— За что же? Мы просто выполняем свой врачебный долг, — сказал он и многозначительно поднял палец, толстый, волосатый, палец мясника, потом легко, по-мальчишески сбежал вниз по лестнице.

Я поднялся в палату. Жена лежала, утопая головой в мягкой белой подушке, бледная, измученная.

— Ты пришел.

Я присел на краешек кровати. Взяв меня за руку, жена попыталась улыбнуться. Губы у нее были ярко-красные, сухие, дышалось, ей тяжело, но всем своим видом она хотела показать, что ей полегчало. Мне почему-то стало не по себе.

— Ты сейчас похожа на школьницу, лицеистку, честное слово, — сказал я с наигранной веселостью, чтобы отделаться от мрачных мыслей.

Она ничего не ответила, но лицо у нее внезапно сморщилось, на глазах выступили слезы; я вытер их.

— Мне только тебя жаль. Как же ты, бедный, останешься один? Ты же такой непрактичный, ничего не умеешь делать… — Она заплакала.

— Господи, что за ребячливость! Ты пробудешь здесь недолго, день, два, три, может, чуть больше, тебя подлечат, успокоишься… У тебя ничего особенного не нашли. Мы вернемся домой. Не мучь себя… Не будь глупышкой… милая…

Мне едва удалось ее успокоить.

— Прости меня, пожалуйста, — сказала она, все еще тихонько всхлипывая. — Я и в самом деле веду себя глупо… Мало того что отняла у тебя весь день, еще и ночь у тебя отнимаю. Пойди отдохни, поспи, ты ведь ужасно устал.

Видя мой удивленный взгляд, она добавила:

— Не понимаю, что со мной делается. Я какая-то сама не своя… Мне отчего-то страшно…

Дежурный врач, совершавший вечерний обход, сделал мне знак, что пора уходить.

На прощание она нежно, взяла в ладони мое лицо, посмотрела на меня долгим, проникновенным взглядом и поцеловала.

Тяжело у меня было на душе, когда я спускался вниз по лестнице, мне чудился ее взгляд, проникающий сквозь стены, грустный, нежный, страдальческий… глаза ее, полные слез…

*

Спал я плохо. Снилось мне, будто я брожу где-то среди болот и топей, снилось столкновение поездов и еще какая-то чушь.

На другое утро, как только я вошел во двор больницы, мне бросилось в глаза, что окно у нее в палате открыто настежь.

Это меня порадовало: «Значит, все идет хорошо».

Прежде чем подняться, мне хотелось говорить с дежурным врачом.

Я поймал его в коридоре.

— Здравствуйте, доктор.

Он избегал смотреть мне в глаза.

— Господин инженер, к великому прискорбию, должен вам сообщить, что ваша супруга скончалась.

Я все услышал и все понял, но мне показалось, что в его устах слово «скончалась» означает что-то другое.

— Умерла? — переспросил я.

— Да. Умерла. Мы сделали все возможное. Мы применили все средства, мобилизовали все медицинские ресурсы.

Эти «медицинские ресурсы» полоснули меня будто бритвой.

Я смерил его взглядом с ног до головы. Думаю, что никогда в жизни мое лицо не выражало столько ненависти и презрения, и странно, что он не слышал, как все мое существо вопит: «Идиот!» — он имел наглость еще что-то говорить, говорить…