Избранное

Мальчик опрометью кинулся бежать на другой конец села. Бежал он довольно долго, устал и поплелся шагом, а на холме встретилась ему целая ватага ребятишек, которые живо соблазнили его блестящим перочинным ножичком с костяной ручкой. Чтобы подзадорить его, они уселись кружком и тут же стали играть. Троян весь извелся от желания заполучить этот ножик, он пообещал ребятам кучу денег, потому как всем известно, какие они богатые, а уж денег у них столько, что и на подводе не увезешь. Он сам видал, как на поповском дворе чеканят для них монеты. Как только он вырастет да получит свою долю, так им отдаст, уже совсем мало осталось ждать, вон он какой вырос…

До Трилою он добрался на закате, торопливо схватил веревку и тут же ринулся домой, но по дороге вспомнил, что забыл спросить про лошадь, и, вернувшись, крикнул с улицы:

— Тетка Иоана! Тетка Иоана!

Брат Аны подметал двор и, отставив в сторону метлу, полюбопытствовал:

— Ну, пострел, чего еще забыл?

— Мамка наказывала узнать, дома у вас лошадь али нету?

— Передай своей мамке, мол, пошла она к кузнецу за серебряной подковой.

Мальчик кивнул, намотал веревку на руку и бегом припустил домой. Солнце уже закатывалось…

«Ежели бог хочет наказать человека, то либо последнее отнимет, либо чем-нибудь неподходящим наградит», — думала Лудовика, суча пряжу. И за что ей наказание такое: дочка нерадивая, сноха вертихвостка, обе не то что прясть, нитку намотать на клубок как следует не умеют. Все на ней, все на ней! А кругом только и слышишь: «Ох и работящая вам досталась сноха!» Работящая она, как же! Сорока трескучая, одним языком и работает, только баловство на уме!

— Куда же ты, прах тебя возьми, катишься? — выругалась она, выпустив из рук веретено, которое, погромыхивая, завертелось, затрепыхалось на полу, словно недорезанная курица.

Лудовика нагнулась — поднять, косточки у нее захрустели, она распрямилась — и нитка оборвалась.

— Тьфу, будь ты неладна! Такого со мной отродясь не было, придется заново сучить. Не сегодня завтра придут валяльщики, а в доме пряжи на одно одеяло. Где же мне одной спрясть до рождества столько, чтоб всем хватило? Ведь и работникам на портки надо… Три бабы в доме, а все на мне! Ну, моя еще сопливая, неумеха, ей простительно! А эта вертизадая, должна она мужа одевать или нет? Ну что ты будешь делать, опять нитку оборвала…

Лудовика с досады швырнула клубок в решето и поддала его ногой.

Входя в дом, она запнулась о порог.

— Чтоб ты сгорел! И кто тебя выдумал!

Она заметила, что свиньи запутались на привязи, обмотав веревку вокруг колышка, пошла их освобождать: хоть тресни тут, никто не догадается веревку распутать, и что за народ такой! Все я одна, все я!

Свинья, хрюкнув, ткнулась ей в колени, ухватила за подол.

— Пшла, пшла, паршивка! Мало я тебе сегодня помоев дала?

Лудовика с силой пнула ее ногой под ребро, двор наполнился визгом.

— Ты что, баба, совсем рехнулась? — прокричал Симион, выглянув из хлева. — Скотина чем тебе виноватая?

Лудовика не ответила.

С холма спускалась подвода. Лудовика бросилась ей навстречу.

— Эй, Георгиу, дружок, не встретил ли ты случаем нашего Валериу со стариком? Не пойму, куда они запропастились, в корчму, что ли, зашли? Вчерась с вечера поехали на мельницу и как в воду канули. Один бог ведает, где они. Ну что ты будешь делать…

— Нет, тетушка Лудовика, не встретил я их. Я в Кымпия-Турзий ездил за керосином. Там я их не видал.

Лудовика вернулась во двор злая, готовая напуститься на мужа, но тот, как на грех, будто сквозь землю провалился.

— Ах, вот ты где, Троян?! — закричала она, увидев сынишку. — Ну сейчас ты у меня получишь, век помнить будешь!..

Никто ей не говорил, что те двое отправились в Турду, но она была настолько уверена, что не нуждалась ни в чьем подтверждении. Всякий раз, когда она бросала взгляд на Ану, разнаряженную и напудренную, в праздничном платочке и распевающую во весь голос, ей становилось не по себе, она задыхалась от злости, словно кто-то на самом деле схватил ее за горло и душил.

Невестка с явным наслаждением следила за исходившей бешенством свекровью. Прищурив маленькие хитренькие глазки и уперев кулачки в бока, она расхаживала по двору, с трудом прятала усмешку, покусывая нижнюю губу, и всем своим видом как бы говорила: «Теперь хоть головой об стенку бейся, а земля уже не ваша, а наша, наша!»

Лудовике хотелось кинуться на нее с кулаками, втоптать в землю, поджечь дом и броситься в колодец. Вечером она снова допекала мужа, требовала, чтобы вышел на дорогу, ведущую в Турду, встретил Валериу со стариком и спросил у них, тут ли дорога на Мойнешть.

— Поостынь, баба! Не шебаршись! Скоро появится твой Валериу с двумя бычками, любо-дорого будет на них посмотреть. Батю, того скоро не жди, знаешь ведь его привычки.

Лудовика немного поуспокоилась, но, заслышав пение Аны, вскипела с новой силой.