Избранное

— Так и всегда бывает в доме, где хозяин размазня, тряпка… И все наперекосяк… и не как у людей… — вздохнув, согласилась Лудовика.

Симион весь задрожал, в глазах у него потемнело. Комната пошла кругом, будто это была карусель на ярмарке или коробка в руках дьявола, и он вертит ею и так и этак, то поворачивая вверх дном, то перекидывая с боку на бок, то еще как-нибудь. Чтобы не упасть, Симион ухватился руками за стол. Все плыло и переливалось цветами радуги от буро-красного до лилово-черного. Кровь бросилась Симиону в лицо, будто ветер направил на него горячую струю и норовил попасть ею в самое горло. Симион задыхался. Когда он обрел дар речи, голос у него изменился до неузнаваемости, это был голос глухонемого, промычавшего:

— Стерва!.. Где она?.. Где?!.

Озирая комнату мутными глазами, он искал нож.

*

— Так и до утра можно простоять! — сказал поп, поправляя ризу. — Я не обязан глядеть, как тут ссорятся да как дерутся. Это ихнее семейное дело. А мне пора. Теперь они небось и через неделю не перестанут. Пошли!

Вместе с дьяком и всем причтом он направился к воротам. Многие рады были отказаться от калачей, лишь бы убраться от срама подальше.

Старая Урканиха бросилась к попу и, заламывая руки, горько запричитала:

— Батюшка, миленький, святой отец, не покидай, не уходи, не оставляй нас. Как же быть с покойником? Не оставляй, родненький, как же нам-то. Господь вознаградит тебя.

Поп, не слушая ее, изрек:

— За ту малость, что мне заплатили, я и так много потрудился.

— Даже с избытком, — добавил дьячок.

Плач и причитания старухи затерялись в общем гуле расходившейся толпы, в отчаянии старуха стала звать Симиона и Валериу.

Выйдя за ворота, поп остановился, все встали на колени. Опустились на колени и те, что не ушли вместе с попом, а остались на дворе дожидаться калачей. Услыхав слова Евангелия, все умолкли, шум стих, даже роптавшие родственники богобоязненно присмирели, и слышался только зычный бас попа.

Медленно, будто нес он на руках тяжелого покойника, поп двинулся дальше, толпа поднялась с колен и последовала за ним.

Некоторые заметались по двору, не зная, к кому примкнуть. Вся толпа разделилась надвое, кто-то из уходящих бросил на ходу остающимся:

— Спокойной вам ночи!.. Приятных снов!

— Счастливого пути!

— Скатертью дорожка!

Словно сорванные ураганом листья, взметнулись в небо выкрики, пожелания, издевательства, насмешки, угрозы, ругательства, божба.

В поле на кусте бузины сидела ворона и удивленно поглядывала на шагавшую без покойника похоронную процессию, и, когда она удалилась шагов на тридцать, ворона вспорхнула с куста и ринулась за нею следом.

Поп всякий раз на минуту останавливался, читая Евангелие, но тут же со словами: «В дорогу, дети мои!» шел дальше.

На вершине холма дьячок случайно оглянулся.

— Погоди, святой отец, — окликнул он батюшку. — Неужто пожар?

Поп поднес ладонь козырьком к глазам. Толпа тоже остановилась. На дворе Урканов творилось что-то неладное, будто там в самом дело загорелось или убили кого. Люди метались по двору, выскакивали из ворот на дорогу. Словом, полная неразбериха, паника.

— На-за-аад!

— На-заад, собака!

Поп узнал голос и тут же ускорил шаг. Он запел вместе с дьячком и остальных заставил петь вместе с ними, воздавая хвалу господу.

Пока не одолели холм, ни разу остановок не делали. Спускаясь по склону холма в село, поп подумал о том, сколько непредвиденных опасностей таит в себе жизнь служителя церкви.

Потом люди рассказывали, что Валериу, узнав об уходе попа, схватил в руки мотыгу и рванулся догонять его, чтобы заставить вернуться назад к покойнику. С большим трудом его удалось удержать и урезонить.

Около кладбища толпа, следовавшая за попом, сильно поредела: многие разошлись по домам. Звонарь отправился в церковь, взобрался на колокольню и следил, когда понесут покойника. Поп с дьячком да еще несколько бездельников, любителей поглазеть и мастеров давать советы, остались ждать на кладбище. Они улеглись в тени акаций и, преклонив головы на надгробья, погруженные в печаль, ждали гроб со старым Урканом.

*

Когда солнце, коснувшись земли, расплавилось, как кусок воска на раскаленной плите, и растеклось по небу желтоватой жидкостью заката, на холме показалась подвода с гробом. Волы были покрыты черными попонами, Ана принесла их из отцовского дома, а на шеях волов, украшенных красными платочками с бахромой, болтались колокольчики. По бокам подводы толстыми веревками были привязаны две скамьи, и на них сидели женщины — Лудовика, Ана, старая Урканиха и еще несколько человек из родни.