Избранное

— Это Бэхтур. Работает отменно, но спеси у него на всех нас, вместе взятых, хватит… Не терпит, если рядом с ним плохо работают. Иногда и руки распускает, черт!.. Наверно, из-за того, что о других только по себе судит… Сам, я уж сказал, работает отлично… Совсем недавно своего подручного избил, вот и сняли его с бригадирства… Конечно, он прав, требуя хорошей работы, но…

Бэхтур стал частенько подходить к новобранцам Жамбала и подсказывать, учить, как и что делать. Однако они всячески старались избегать его… У строителей мнения о нем были разные. Одни его хвалили, другие осуждали за крутой нрав и высокомерие. Короче, за его спиной судачили о многом.

Дамдин, как и все, чурался Бэхтура, но иногда забывал о работе, наблюдая за ним, когда тот начинал насвистывать как птичка или напевал какую-нибудь грустную песенку.

Если во время работы Бэхтур замечал, что кто-нибудь сидит в тени и отдыхает, он тут же подходил сзади и, подталкивая в спину носком сапога, командовал: «Вставай!» Поэтому новобранцы устраивали перекуры втайне, чтобы он не видел.

Был на стройке еще один любопытный тип. С утра он работал совсем неплохо, но после обеда на него находила блажь, он ложился в тень и начинал дурачиться. Если кто проходил мимо, он зазывал: «Присядь, дружок! Музыку послушай!» Или: «Давай закурим, потолкуем о жизни!..»

Тем, кто проходил, не удостоив его вниманием, он спуску не давал: «Ну и сухарь! Вот ведь пыжится!» Иногда ловил девчат и так тискал их, что они кричали на всю стройку. А то вдруг принимался рассуждать: «На черта мне сдались эти сухари! Уеду-ка в худон, женюсь на дочери богатого арата и буду носиться по степи на резвом скакуне, а красавица моя пусть меня ждет. Да и что мне теперь еще надо?! От города чего я только не ждал, а он обманул мои надежды…»

Начальство, конечно же, с него требовало, пыталось урезонивать, но стоило ему уйти, как тот брался за свое. Боялся он только Бэхтура, который ненавидел его всей душой.

По поводу и просто так он любил называть себя чернорабочим. Стоило его припугнуть ответственностью, как он начинал ныть: «А что с меня возьмешь? Я чернорабочий! Я ничего не знаю…»

Занимался он и мелкими гадостями. Если видел среди прохожих хорошо одетого человека, швырял в него раствором или еще чем-нибудь и говорил: «Вот так надо бороться с этими богачами, искоренять пережитки феодализма». А если ему делали замечание, то он огрызался и начинал оскорблять: «Тебя тут не хватало! Сам-то здесь зачем торчишь? Знаем, деньги и богатство тебя интересуют! Больше ничего!»

Однажды после обеда Дамдин, поднимаясь по лестнице, не удержал тачку и пролил раствор. Цемент полился на землю — щели в лестнице, сколоченной из досок, были шириной с большой палец.

Дамдин впервые с тех пор, как попал на стройку, так опростоволосился. Испугавшись, словно пролил ведро кумыса, он от отчаяния чуть было не вымазал себе лоб раствором. Не зная, что делать, ладонями принялся загребать раствор и бросать в тачку. В это время сзади подошел кто-то еще, тоже с тачкой раствора, и стал подгонять его:

— Давай шевелись! Отвези хотя бы то, что осталось!

Дамдин немедленно повиновался и отвез остатки — не больше трех-четырех лопат раствора. Потом стал спускаться. Тут-то его и встретил тот лентяй: он был с ног до головы облит раствором.

Дамдин едва удержался, чтобы не расхохотаться, и неизвестно, что случилось бы, если бы это произошло. Тот зло сплюнул:

— Ты что, братишка, захотел меня живым в землю закопать? Сопляк! Не дорос еще до этого! Я тебе не кто-нибудь… — И, засучив рукава, схватил подвернувшуюся лопату с длинной ручкой и пошел на него.

У Дамдина гулко застучало сердце, волосы встали дыбом. «Сейчас лопатой ударит! — молнией пронзила его страшная мысль, и он стал беспомощно озираться, ища спасителя. — Чогдова, как назло, нет рядом. Что же делать? Ведь зарубит, с него станется… Так глупо встретить смерть…»

Вид у того и в самом деле не оставлял никаких сомнений в его намерениях. Словно ирбис, приготовившийся к прыжку, он водил глазами и тяжело, с хрипом дышал. Успев в последнюю секунду заметить его заигравшие желваки, Дамдин еще попытался улыбнуться:

— Что с вами? — и оцепенел, словно жаворонок перед ястребом, ожидая страшного и неминуемого удара.

Не было видно и Жамбала, который, как подумал Дамдин, обязательно бы заступился. На глаза у него навернулись слезы, во рту пересохло, дыхание перехватило в груди.

«Случайно я… Извини, виноват… Руки задрожали, вот и не удержал. Не бей меня… Ударь лучше по рукам», — хотел он сказать ему, но слова застряли в горле.

И тут Дамдин услышал чей-то голос:

— Ты над кем вздумал издеваться?! Над худонским пареньком… Сам виноват! Так тебе и надо! Кто тебя просил разваливаться там? Отойди…

Придя в себя, Дамдин увидел Бэхтура, вырывавшего у того лопату.

— Человека хотел убить? — сказал Бэхтур и, схватив того за плечи, толкнул, а потом, повернувшись к Дамдину, приказал: — Иди работай!