Избранное

Фундамент здания школы был заложен еще три года назад, но госхоз долго тянул со строительством. Поэтому бригада Жамбала произвела большое впечатление на всех местных жителей: она в кратчайшие сроки и качественно завершила строительство. Об этом много говорилось в приветствиях.

Не успел пионер пожелать строителям успехов, как один мальчик подбежал к Жамбалу и повязал ему красный галстук. Члены бригады восторженно смотрели на своего даргу, но тут пришел и их черед. В тот же миг выбежала вперед целая ватага ребятишек, и всем повязали галстуки.

Затем один молодой учитель огласил приказ директора о награждении всех строителей подарками и, вызывая пофамильно каждого, стал вручать их: почетные грамоты, толстые тетради, авторучки… После этого наступил самый торжественный момент. Директор подошел к крыльцу и разрезал красную ленту, натянутую поперек двери, а забавная девочка с белыми бантиками позвонила в медный звонок, и все школьники устремились в здание.

Дамдин с волнением следил за происходящим и не мог нарадоваться тому, что принял непосредственное участие в строительстве такого прекрасного здания.

Кругом было чисто, нигде ни соринки, а само здание высилось торжественное и нарядное, словно начищенный до блеска сундук. Дамдину хотелось глядеть на него бесконечно, и он думал: «Если бы сейчас вдруг появился здесь кто-нибудь из моих знакомых, я бы ему рассказал, что сам, собственноручно штукатурил стены, красил крышу, наличники…»

Жамбал, возвращаясь после митинга домой, говорил:

— Ребятки! Хорошо служить своей родине, на благо своего народа… Возьмем, к примеру, нашу стройку. Что она из себя представляет? Разумеется, государственную стройку, но мы ведь строили школу и для самих себя. Строим-то мы сами и себе же…

Ребята, впервые в жизни почувствовавшие свою причастность к такому большому государственному делу, гордо вышагивали рядом с бригадиром.

Вечером в столовой госхоза дирекция школы устроила банкет в честь строителей. Дамдин был взволнован и растроган больше всех. Как-то Жамбал, сидя у костра за чашкой чая, говорил: «Смотрю я иногда на дома, здания и думаю: какая долгая жизнь им уготована. Никто не может сказать, живы ли те, кто их строил, но вот творения их рук продолжают жить и служить народу. Это мы все видим. Выходит, что верно говорят: след строителей остается в веках… Где-то лет через двадцать можно будет приехать сюда и удостовериться. Здание наше будет стоять…»

Бригадир, конечно, был прав, но ребята прежде почему-то не задумывались над этим. Теперь Дамдин чувствовал себя совсем другим человеком. Каждый раз, глядя на школу, он непременно вспоминал, как Жамбал хвалил его: «Парень-то остер на глаз, все схватывает на лету…» А Жамбал действительно уже подумывал по возвращении в город выучить Дамдина на каменщика и работать с ним на пару.

В столовой стало шумно и весело. Разговорился Жамбал, хотя выпил-то всего три рюмки архи. Он нахваливал ребят и рассказывал о своих учениках, преуспевающих сейчас в городе. Тут в разговор вмешался директор школы и стал интересоваться у ребят — кто откуда. Те принялись рассказывать о своих сомонах, аймаках, вставляя разные смешные истории. Дамдин, сидевший на самом углу длинного стола, небрежно бросил:

— Выходит, я один гобиец…

— А гобийцы здорово свистеть умеют, — заметил директор. — Я много раз пробовал подражать им, но ничего из этого не получалось. Слюни начинают течь — впору захлебнуться. А они так свистят, что не уступят хангайскому ветру. Когда они свистят, вокруг будто прохладно становится… Правда…

Дамдин все это принял на свой счет, точно речь шла только о нем, и подумал: «Гобийцы не только этим вас могут удивить. У нас много есть такого…» И тут вдруг за столом раздался звук, похожий не то на стон, не то на заунывный плач. Такой звук обычно издает чаша из яшмы или тонкого фарфора, если ее выставить на ветер.

Оказалось, что это Чогдов затянул протяжную песню «Шалзат баахан шарга». Редко когда услышишь горловое пение, поэтому все вмиг притихли. К тому же Чогдов пел замечательно, вкладывая в пение всю душу. Но и напряжения, должно быть, оно требовало огромного, так как лицо его и уши раскраснелись.

Многие слушали, закрыв глаза. Возможно, сейчас перед их взорами неслись по безбрежной Гоби, поднимая пыль, быстроногие куланы, на глади хрустально чистого озера Ихэс отражалась белоснежная вершина Сутайя, пролетали стаи курлыкающих журавлей.

Возможно, они видели пик Бурхан-Будая, покрытый мглой, и слышали свист засохших камышей на берегу озера Бигэр. Но как бы то ни было, все были так растроганы, что, когда Чогдов закончил петь, его приветствовали стоя, а кто-то подбежал к нему и крепко расцеловал.

Дамдин, пока Чогдов пел, очень волновался за друга и, неотрывно следя за движением его губ, удивленно спрашивал себя: «Как он умудряется выводить такие звуки?»

Теперь он облегченно вздохнул и, едва не обронив слезу, подумал: «Так, видно, свистит ветер на снежных вершинах Алтая, а может, сами заоблачные пики так стонут…»

Тут кто-то крикнул: