Избранное

— Поешь из кастрюли. Там, кажется, еще немного осталось. Поешь и ложись спать. — Она зевнула и начала набивать самокрутку.

Шар подмигнул Дамдину, и тот поспешил протянуть ей дорогие папиросы «Надом», которые подарила ему мать Гэрэл. Женщина взяла папиросы и, отложив свою самокрутку, спросила у сына:

— Хорошо доехал?

Дамдин был страшно удивлен тем, как она холодно встретила своего сына. «Нет чтобы крепко обнять его, поцеловать в лоб, в щеки, разахаться да разохаться от безмерной радости… — думал он. — Любая мать ведь так поступает».

Дамдин, конечно же, ничего не знал о ней, о ее прошлой жизни, безотрадной и тягостной. На своем веку она сменила нескольких мужей, и все они без исключения были китайцы. Многое, конечно, она и повидала, походила в нарядах. Однако вся жизнь ее прошла на задворках города, там, где как раз и селились китайцы. Шли годы, и она незаметно для себя стала равнодушной ко всему, что ее окружало… Солнце взошло — значит, день наступил; деньги появились — значит, надо их тратить… Дальше итого ее помыслы уже не заходили.

У нее было несколько детей. Старшую дочь, как только ей исполнилось шестнадцать лет, заставила бросить школу и выдала замуж за китайца-обувщика. Затем каждое утро бегала к ней и поучала, как жить. Хотела, чтобы дочь наверстала все, чего она сама не успела в молодости. Каких только советов и наставлений девушка не наслушалась…

Ее третий муж, водовоз, давно уже подался на родину, забрав все свое имущество. С тех пор она стала курить, жаловалась на постоянные головные боли. Потянулись однообразные и скучные дни. Вспоминая свои молодые годы, она сожалела, что все делала не так, но время безвозвратно ушло. Она затаила обиду и зло на всех и теперь учила свою дочь мудрости. Пытаясь забыть прошлое, она постепенно пристрастилась к крепким напиткам, которые (теперь она твердо верила в это) хоть как-то скрашивали ей жизнь.

Ни почета, ни уважения со стороны других на ее долю не выпало. Вернее, ей все это было безразлично. Были у нее и родственники в худоне, но она считала их дураками, которые, кроме конского навоза, ничего не видели и видеть не хотят. Случалось, они заезжали к ней, но она обращалась с ними высокомерно и всем своим видом показывала, что знаться с ними не хочет. Те и обижались, и огорчались, глядя на ее жизнь.

Делать она тоже толком ничего не умела, даже сварить овощной суп ей было не под силу. Любила, правда, рассуждать о драгоценностях, но по-настоящему нисколько в них не разбиралась: что простой камень, что драгоценный металл были для нее одно и то же.

Шар был самым старшим в семье. В этом и была его беда. За свою жизнь он прошел через руки многих отчимов, людей совершенно разных как по характеру, так и по складу ума. Каждый тянул на свою сторону — вот и испортили его. Первый отчим баловал его с малых лет, считая, что если мальчишка будет относиться к нему хорошо, то и жена будет любить его. Ничего он для него не жалел, даже денег. Второй отчим тоже решил не отставать и позволял Шару все. Третий счел пасынка дураковатым и держался обособленно, не подпуская его к себе.

Шару же этот понравился. Наблюдая за ним, он твердо уверовал, что такая жизнь — все для себя — самая правильная. Мать быстро заметила перемену в сыне, но ничего не сказала, решив: «Пусть будет так, если ему это по душе».

И не удивительно, что сегодня она так встретила его. Ей хотелось поскорее узнать, с какой добычей вернулся сын, и она затеяла разговор о покупке дров: «Думала немного дров припасти, но уж больно дорогие…»

Шар сразу понял ее намек и стал долго и нудно объяснять, как тяжело было ему работать в госхозе. Затем он вытащил из-за пазухи триста тугриков и подал ей: «Вот все, что мне удалось заработать…»

Мать нехотя взяла их, трижды пересчитала и, положив на сундук, недовольно буркнула:

— Чем так зарабатывать деньги, лучше возил бы воду или чистил уборные… Там больше платят.

Дамдин заметил, что она оживилась и стала разговорчивей. Папироса его ей не понравилась. Она потушила ее и, швырнув к печке, закурила свою самокрутку.

Шар сновал взад-вперед по комнате и вскоре выставил на стол китайские печенья, лепешки, вскипятил чай и подогрел ужин. При этом все жаловался на то, как проголодался в пути. Сев за стол, он небрежно пригласил Дамдина: «Ешь!», но все угощение стянул к себе и принялся жадно уплетать. Улыбаясь Дамдину, он заметил: «Стать бы шофером… Возил бы на здоровье дрова… Работа-то пустяковая».

Дамдину неловко было тянуться за едой, но он с удовольствием выпил чай, и настроение у него поднялось. Пока Шар ел, Дамдин с интересом осматривал комнату, где все было непривычно для его глаз… На двух сундуках были сложены попарно четыре чемодана. На стене висело зеркало в раме, а перед ним на столе были выставлены ваза, маленькие и большие круглые часы, какая-то птица и тигр из пластмассы, флакон духов и статуэтка Будды. Из-за печки выглядывала кровать на высоких ножках, напротив нее — еще одна. В углу на тумбочке стоял радиоприемник; прямо над ним висели настенные часы, разукрашенные узором.