— Как же! Надо обязательно посмотреть!
Цокзол, будто и не слышал, спросил у Базаржава:
— Что нового в центре?
— Говорят, приехали артисты из аймака и будут играть спектакль. Я хочу поехать, — опередив Базаржава, ответила Улдзийма; затем, обращаясь к нему, переспросила:
— А какой спектакль? Ты узнал?
— «Три печальных холма»[56]
, кажется.— «Три начальственные головы» — прекрасный спектакль… Я видел его в Улан-Баторе, — вставил Цокзол.
— Надо же! — сказала Улдзийма и разразилась смехом. Не удержался и Базаржав.
— А что тут такого? — удивился Цокзол.
— Отец! Ты такое сказал! — ответила сквозь смех Улдзийма.
— И чего ржать-то! Можно было бы и поправить, — пробормотал Цокзол.
Вечером Улдзийма с Базаржавом отправились в сомонный центр.
Улдзийма так принарядилась, что ее было не узнать. Не обратить на нее внимания было невозможно. Базаржаву это не понравилось. «Зачем же такой красавице такое щегольство? Это уж слишком», — подумал про себя он.
Однако он тут же забыл об этом, когда они стремя в стремя выехали на дорогу. Он наконец-то почувствовал себя раскованно и начал рассказывать ей смешные истории.
Она, наверное, целый месяц не смеялась так, как сейчас. Базаржав безошибочно уловил ее настроение и неожиданно спросил:
— Ты не забыла мои слова?
— О чем это ты?
— О том, что было написано в письме…
— Да ну тебя!
— Ничего не «ну». Сколько огня там было, а? — И расхохотался.
Вскоре они въехали в сомонный центр и направились к красному уголку, где толпилось множество празднично одетых людей. Невдалеке, у коновязи, стояли оседланные лошади.
«Вот они, соперники, понаехали… Как бы не вздумали на смех меня поднять», — с беспокойством подумал Базаржав. Перед ними он ни в чем не был виноват, но почему-то ему стало неловко. Рядом с ним разрядившаяся в пух и прах Улдзийма выглядела неописуемой красавицей, но тем не менее он решил не обращать ни на кого внимания и с высоко поднятой головой проехал мимо сотни любопытствующих глаз. Вспомнил при этом слова дарги Данжура, который накануне говорил ему: «Сынок! Ты на правильном пути, и все образуется. Судьба каждого человека в его собственных руках!»
Глава одиннадцатая
Дарга Данжур руководил объединением не сходя с коня. Работе не видно было конца, а рабочих рук явно не хватало. Стоило завершить самое важное, как казалось ему, дело, тут же появлялось новое, без которого объединению никак нельзя было обойтись, а за ним маячило уже и другое…
Близилась зима, первая после создания объединения, и к ней надо было тщательно подготовиться.
Дарга Данжур предварительно выбрал места для зимних стойбищ, затем создал специальную бригаду из десяти человек для подготовки к зимовке скота и закрепил за ними столько же вьючных верблюдов. Руководить бригадой взялся сам.
За короткое время они подготовили более десяти стойбищ — в основном расширяли загоны и поднимали ограды повыше.
Сравнивая их со старыми, Данжур был доволен. Раньше баги сами себе строили загоны и обновляли их перед каждой зимой, но что это были за загоны? Небольшой круг, огороженный камнями, который трудно было заметить, не подъехав к нему вплотную. Некоторые нерадивые айлы даже не окружали свои участки камнями.
— Все-то делали для отвода глаз… — бурчал Данжур, глядя на ограждения. Теперь они сделали их высотой в человеческий рост. — Пусть единоличники посмотрят и увидят, что такое коллективный труд, — с гордостью говорил он.
На каждом загоне прикрепили табличку с надписью: «Чабан такой-то…» или «Табунщик такой-то… Объединение «Дэлгэрхангай-Ула».
Без этого никак нельзя было обойтись: единоличники могли опередить объединенцев, и тогда пришлось бы сооружать новые загоны. Попробуй потом доказать, что к чему! Так что дарга все делал предусмотрительно.
Покончив с последним загоном, они уже направлялись домой, когда заметили всадника, мчавшегося в их сторону. Это был Базаржав. Все решили, что он пьян.
Данжура зло взяло, и он, даже не поздоровавшись, набросился на него:
— Ты откуда взялся? Посмотри на своего коня!.. Если с осени будешь его так гонять, и до зимы не дотянешь!
— Да нет, Данжур-гуай! Подождите, дарга!.. Сейчас… — толком ничего не мог объяснить Базаржав.
— А ты вообще-то трезв? — вытаращив глаза, уставился в его раскрасневшееся лицо Данжур.
— Конечно, трезв! Просто я торопился, чтобы вам сообщить…
— Разве можно ради этого калечить коня? Он ведь объединению принадлежит, а не тебе!
— Да я знаю! Вы сначала меня выслушайте!
Данжур сделал равнодушное лицо, будто и не к нему обращались, и стал ждать. Остальные окружили их и с любопытством разглядывали Базаржава. Тот, наконец-то придя в себя, выпалил:
— Таблички на ваших загонах сломали…
— Что?! — переспросил Данжур, надвигаясь на Базаржава.
— Таблички, говорю, выдрали…
— Кто это сделал?!
— Не знаю! Я только что видел своими глазами… У стойбища Ихэр даже сожгли, а у Хух-ово изломали… Вот я и хотел сообщить… Если сейчас все на восстановить…
— А ты сам что там делал? — оборвал его Данжур.