Избранное

«Если и есть на свете сказочные красавицы, то Гэрэл одна из них, это уж точно. Рассказать бы о ней Базаржаву. Интересно, что бы он сказал? Наверно, обязательно бы спросил: а ты пробовал за ней ухаживать? Хм!.. А что бы я ответил? Гэрэл ведь даже своей фотокарточки мне не подарила… Может, попросить? Вернусь домой и буду показывать — вот какая у Самбу прекрасная дочь. Да и большую фотографию надо бы взять, такую, чтобы на ней вся семья была», — думал Дамдин.

Мысли его прервала Гэрэл:

— А вы когда возвращаетесь домой?

— Даже не знаю…

— Если не скоро, могли бы поехать с нами ягоды собирать. В горах в это время так прекрасно! Лучше всего ездить на перевал Баян. Ягоды там крупные и вкусные, — сказала Гэрэл и облизнулась.

Дамдин понятия не имел, о каких ягодах она говорит, да и не знал, как их собирать, но в кино ему приходилось видеть, как хорошо гулять по лесу. Поэтому-то он сразу смекнул, что если бы представился такой случай, то наверняка с Гэрэл там было бы очень весело.

«Она будет убегать, а я за ней гоняться. Потом она спрячется за деревом и будет громко и весело смеяться. Увидит, что я уже близко, снова захочет убежать, но тут я ее и настигну. Схвачу за подол дэли. Нет! Лучше за руку, а то, чего доброго, дэли разорву. Надо схватить за руку… — И вдруг подумал: — А что потом?…» Улыбнулся сам себе и покачал головой.

Гэрэл любила расспрашивать Дамдина о сельской жизни и о всяких забавных случаях, происходящих там, в худоне. Дамдину иногда казалось, что она спрашивает от скуки, но тем не менее он с удовольствием и подробно рассказывал ей обо всем, что ему самому казалось интересным и дорогим. И о себе тоже. О том, как укрощал необъезженных лошадей, как искал верблюдов, оторвавшихся от стада, и как ночевал один в степи.

Гэрэл слушала его восторженно, будто перед нею был не парень из худона, а какой-нибудь известный, талантливый писатель.

По летам они были почти что ровесники, но Гэрэл с уважением обращалась к нему на «вы».

Дамдин был счастлив. Изредка Гэрэл водила его в Дом офицеров или в кинотеатр и перед тем, как отправиться туда, обрызгивала его отцовским одеколоном.

«А вдруг мне уготована такая счастливая судьба — быть всегда рядом с ней, с этой красавицей?» — частенько подумывал Дамдин.

Обычно монгол не спрашивает у старшего по возрасту незнакомого человека его имени. Это как-то не принято. Хотя в крайних случаях, разумеется, он может это сделать. А так, в обычных ситуациях, стараются узнать имя собеседника от других.

Очень распространено и такое явление, когда к старшему по возрасту мужчине обращаются просто «аха» — старший брат, а к женщине «эгчэ» — старшая сестра. И ничего предосудительного в этом нет: те, к кому так обращаются, принимают это как должное… Поэтому-то и Дамдин называл мать Гэрэл «эгчэ», хотя он и знал, как ее зовут.

Она частенько просила Дамдина наколоть дрова, помыть посуду или замесить тесто.

В первые несколько дней жена Самбу была с ним чрезвычайно учтива, ласкова и непременно обращалась к нему «сынок» или «братишка». Тем не менее постель она стелила ему на кухне. В первую ночь Дамдин спал на войлоке, покрытом материей. Да и в последующие дни тоже, так как он сам, без напоминаний, каждый раз отправлялся на кухню, считая, что это место закреплено за ним навсегда. Впрочем, никто и не звал его в другие комнаты.

Иногда мать Гэрэл интересовалась:

— Дорого ли стоит у вас овца?

— Много ли скота держите?

— Что за люди в вашем сомоне?

Дамдин отвечал, как мог. Целую неделю она, пожалуй, относилась к нему настороженно и следила за каждым его движением, когда он появлялся в их комнате или в комнате Гэрэл.

На это у нее были веские основания. Дело в том, что Дамдин никогда не снимал своих грязных, пыльных сапог и вышагивал в них по чистому полу и по ковру — ему все было безразлично. Если вспомнить к тому же его тяжелую, слоновью походку, то можно и понять состояние жены Самбу. Ей казалось при этом, что он топчет сапогами по ее сердцу, но каждый раз она молча провожала его взглядом, только качала головой.

Однако кое-какие меры предосторожности она все же приняла: убрала все свои драгоценности и деньги, которые до этого лежали на виду. На сундуках появились замки.

Она стала по-другому относиться и к дочери, без всякой причины придираясь к ней:

— Привела бы ты свои вещи в порядок! До чего ж ты неряшливая!

Раздражение, которое у нее вызывал Дамдин, она начала срывать на Гэрэл или на маленькой дочурке. А те прекрасно знали, что ни в чем не повинны, и с удивлением смотрели на мать.

Дамдин, конечно же, догадывался, в чем дело, но уйти ему было некуда. Оставалось терпеть, приспосабливаться и беспрекословно исполнять все, чего она требовала. Гэрэл, правда, в таких случаях довольно смело возражала матери: «Мама, ну что ты все придираешься!»

Дамдин слушал это, винил себя, жалел Гэрэл и думал: «Все из-за меня… Я навлек беду на Гэрэл».