Избранное

Затем он подошел к лавке фотографа и надолго застрял там, разглядывая фотокарточки в рамках, выставленные, видимо, специально для обозрения. Каких только людей здесь не было!

Одни были засняты в головных уборах причудливой формы, да еще непременно с каким-нибудь пером райской птицы, с часами, с жемчужными серьгами или заколкой и, разумеется, в нарядной одежде. Весь их вид говорил: «Смотрите! Вот мы какие! Вот что у нас имеется!»

На многих снимках люди были засняты у стола с цветастой скатертью. А влюбленные сидели в обнимку, наклонив головы друг к другу, будто хотели этим сказать: «Вот какая у нас крепкая и неразлучная любовь!»

Были и фотографии с надписями «На память!», «Здравствуй!» во всю ширину снимка, а то и на фоне сердца, пронзенного стрелами.

Вдоволь насмотревшись, Дамдин тоже решил сфотографироваться и стал ломать голову: «Какой бы такой фон выбрать, чтобы сразу можно было догадаться, что человек живет в городе?»

Однако, посмотрев на себя, несколько огорчился: наряд его никак не подходил для такого торжественного случая. И тем не менее он был рад своей идее. «Интересно, узнает ли меня мать?.. Улдзийма, наверное, попросит на память… А почему бы мне ей и не подарить? Подарю, конечно».

Дамдину пока делать нечего, потому он и не спешит домой — здесь есть на что посмотреть. Теперь он перешел к торговым рядам, где расположились приземистые деревянные и глинобитные лавчонки, ларьки, закусочные. У некоторых крыши, как с удивлением заметил Дамдин, даже заросли бурьяном.

Проходя мимо них, Дамдин рассматривал вывески, сделанные, как правило, на длинной, покрашенной в зеленый цвет доске, окаймленной железной рамой. Если на вывеске были нарисованы помидоры и кочан капусты, это означало, что в лавке торгуют овощами. Если же печенье или булка хлеба — кондитерскими изделиями, а где бозы, хушуры — там, без сомнения, можно было и пообедать.

По подобным же отличительным знакам легко можно было найти и обувные мастерские, и магазинчики с галантерейными товарами.

На одном из магазинов висела доска с китайскими иероглифами. Здесь, видимо, специализации не было, а поэтому можно было купить абсолютно все: спички, табак, кедровые орехи, ягоды, муку, соль, белье, костюмы, разноцветные ленты, заколки для волос, кольца, серьги, гребенки, коралловые бусы, духи, совки для мусора и даже овощи или дольками нарезанный арбуз.

Правда, цены здесь показались Дамдину слишком высокими. Скажем, за небольшую чашку чернослива просили три тугрика. Дорого стоили и всякие украшения. «Кто же их может купить?» — размышлял Дамдин, внимательно присматриваясь к покупателям.

Людской поток здесь никогда не прекращался. Покупатели, как успел заметить Дамдин, большей частью ограничивались покупкой помидоров, да и то поштучно, орехов, отварного риса, соли, гребенок, зеркал…

Этими рядами частные лавки не кончались. Сразу же за ними начинались мастерские, где шла бойкая торговля сделанными на заказ седлами, сундуками, шкафами и даже гробами — любой формы и отделки.

Да и на посетителей этих торговых рядов Дамдин не мог наглядеться. Кого только здесь не было! Степенно вышагивающие араты, подпоясанные широченными поясами, миловидные девушки в дорогих шелковых дэли, рабочие в спецовках, солидные мужчины на красных, зеленых велосипедах с зеркалами, женщины и девушки в туфлях на высоких и тонких каблуках, ребятишки с измазанными в ягодном соку губами и зубами…

Прямо у их ног вплотную сидели старики китайцы, сапожных дел мастера. В солнечную и ясную погоду на дороге пыль стояла столбом, а в дождь приходилось шагать по грязной жиже.

Здесь Дамдин каждый раз покупал чашку орехов и, щелкая их, наблюдал за толпой в надежде встретить кого-нибудь из знакомых. К невообразимому шуму, который никогда здесь не стихал, он давно уже привык.

Китайские возницы, коверкая монгольскую речь, кричали на разные лады, приглашая покупателей ехать на другие базары. Охотников прокатиться было достаточно, и звон колокольчиков не прекращался.

Были здесь и свои завсегдатаи — отъявленные пьяницы и всякие опустившиеся забулдыги. Прорываясь сквозь шум толпы, частенько гремел над нею чей-то бас, поющий народную песню «И пусть в степи трещат морозы». Пьянчужки то и дело скандалили, затевали драки — должно быть, не поделив последнего глотка архи.

Наблюдать за этим Дамдину было интересно, и все-таки, проходя здесь, он робел.

Участливый и добрый, Дамдин не раз пытался подсобить торговцам, когда те сгружали свои товары, но они недоверчиво отворачивались. Этого Дамдин никак не мог понять и обижался.