Избранное

Ленивое жужжание веретен перемежается взрывами хохота. Котенок с розовыми ушками и с глазками, сверкающими, как две искорки, перепрыгивает от одного веретена к другому, хватая их своими озорными лапками. Двое малышей с взъерошенными волосами ждут, пока тетушка Митрана вытащит из золы картошку, а из котла тыкву. Они шмыгают носами, когда к потолку поднимается сладкий запах тыквы.

— Так-то оно, девчата, — заговорила сестра Чиауша, — Султэника теперь хнычет! Вишь ты, как высоко занеслась — думала, Дрэган на ней женится! Но Кэпрар не дурак, никогда и не узнаешь, что он еще выкинет. Вот побился об заклад с моим братом и выиграл у него самого жирного бычка!

— Еще бы, — пронзительно закричала Митрана, — даже жар-птица в сети птицелова попадается! И свей она себе гнездо хоть на колокольне или под крышей примэрии придет время — все равно она запоет, ведь так уж суждено!

А охотник — вот злодей! —
Вырвал пару волосков,
Сделал петельку скорей,
Нацепил на ножку ей.

— Погоди, Митрана, милая, — вмешалась Марика, дочь старосты, подталкивая поповну, — ведь и охотник говорит птице:

Пой, птичка, я послушаю,
Люблю тебя, как душу, я.

Сколько ни ликовать, а смерти не миновать. Ты говоришь одно, я — другое, — как кому бог на душу положит.

Марика — красивая девушка. Ростом не вышла, но это не беда; мал золотник, да дорог, — с ней всегда светло и радостно. Засмеется Марика, зубы так и засверкают, белые, ровные, как жемчуг. Лицо у нее продолговатое, волосы белокурые, глаза голубые; она как юла вертится среди подружек. На шутку она бойко отвечает острой шуткой, рассказывает всякие небылицы, старинные веселые прибаутки, да так складно — будто по писаному читает.

Слова Марики как крапивой обожгли Митрану. Она кашлянула, забормотала что-то себе под нос и пошла поглядеть, готово ли угощение, которое полагалось подавать по доброму старому обычаю.

Сафта, жена Гицэ, продолжала:

— Пойдет теперь молва, как о попе-расстриге! Ну и честь для Султэники, нечего сказать! Лицо-то у нее праведницы, а душа — черная.

Не успела она еще закончить, как Катрина Пырвуляса, сидевшая в стороне от других, прошептала на ухо Мире:

— Вот, кумушка, каковы люди-то! Слышала, что Сафта говорила? А у самой-то уж большенький мальчишка, и родился, слышь, через четыре месяца после свадьбы с Гицэ. Скоро и второй будет, вот только от кого… неведомо, об этом многие поговаривают… Дядюшка Гицэ простак, что ему до людской болтовни!.. Пока своими глазами не увидит, не поверит… Да и тогда, пожалуй, усомнится…

— Твоя правда, Сафта, — поддакнула рябая Илинка, — и я тоже думаю, что Султэника плохо кончит. Теперь уж пусть не надеется грех покрыть, никто ее из грязи не вытащит. Лучше пусть привяжет себе к шее камень потяжелее да прямо в реку, — что ж всю жизнь-то грехом своим мучиться.

— Вот видишь, Мира, — зашептала опять Пырвуляса, слушая, как подружки перемывали косточки Султэнике, — что я тебе говорила: захочет нечистый, так потехи ради и вора судьей сделает…

— Золотые слова, кума Катрина, — тихо ответила Мира. — Послушай только, как тараторит рябая Илинка, а сама-то что? Состарилась в девках. За многими охотилась, да иные и не прочь были бы взять ее в жены, — ведь у нее куча денег, — но уж больно страхолюдна. Что только она ни делает, как ни прихорашивается — все попусту — уродина, да и только. Посмотри на нее, когда она идет — чурбан-чурбаном; а уж как захохочет — стекла дрожат.

Лиха беда начало — посыпались завистливые, клеветнические, злобные слова, вызывавшие взрывы зычного хохота.

— Будет похож на Кэпрара!

— Коль девчонка родится, будет слоняться по свету, пока и с ней беда не приключится.

— Хорошее приданое дарит Николай чудотворец!

— Приданое с ручками да с ножками.

— Ну, ну, злоязычницы! Ведь и вы небось голову теряли, когда с парнями обнимались. Лучше бы сказали: «Сохрани нас боже».

— Небось и самим бы по вкусу пришлось!..

— Но только уж не так, как Султэнике…

— Если сердце просит, то не задирать же подол…

— Буря его подымает…

— Беды не случится, касатка, если ты его сама не подымешь…

Крик, смех, суматоха.

Веретена давно забыты. Девушки возбуждены. Пот струится ручьями по их пылающим лицам. Одни высоко засучили рукава, вышитые красными узорами, и отбросили косы за широкие спины, другие распахнули сорочки, обтягивавшие их упругие груди.

Печь раскалилась докрасна.

Девчонки с завистью смотрели на старших подруг; они нипочем не дерзнули бы вот так смело обнажить свои груди, — ведь у них-то груди были едва ли больше яблочка.

Девушки просто перевернули в доме все вверх дном; Митрана, красная как рак, принесла противень, на котором лежали большие, желтые куски тыквы. От противня к потолку, извиваясь, подымался густой и сладкий пар. У Сафты так и потекли слюнки. Она отбросила платок на спину и весело затянула: