Избранное

Брат ушел. Мне хотелось броситься следом за ним. От страха я даже не мог плакать.

Господин учитель посмотрел на меня усталым взглядом. Мне хотелось провалиться сквозь землю. Когда он открыл рот, мне показалось, что он меня сейчас проглотит.

— Ну… мальчик… сколько тебе лет?

— Восемь… в Петров день исполнилось…

Голос у меня дрожал, будто меня душили.

— Читать умеешь?

— Умею…

— Доставай хрестоматию.

Сую руку о сумку, сшитую мамой из клетчатого полотна, и вынимаю «Волка и Ягненка». Так мы называли хрестоматию, потому что она открывалась этой басней…

Он тоже попросил у одного из учеников хрестоматию и открыл ее.

Книга дрожала у меня в руках; дрожала до тех пор, пока не упала на пол.

Мальчики засмеялись.

Я нагнулся, чтобы поднять ее. Господин учитель так громко закричал: «Тише!», что я так и замер.

— Подыми книгу! Открой ее на пятидесятой странице и читай!

Я поднял книгу. Открыл ее на пятидесятой странице, но она перевернулась на восьмидесятую страницу, на «Чуму при Карадже». А на пятидесятой странице был «Соблазн».

— Читай же, наконец, растяпа!

От страха я выпалил:

— Соблазн!..

Но книга была открыта на восьмидесятой странице, и я начал читать громко и внятно:

— Когда-во-время-чумы-при-Карадже-рассеялись-горожане-по-деревням-а-крестьяне-по-пустынным-местам.

Ученики прыснули со смеху.

— Хватит, вижу, что знаешь, — сказал учитель. — Что ты выучил по арифметике?

— Сложение, вычитание, умножение, деление и еще сложение, вычитание, умножение и деление простых дробей.

— Сколько будет двадцать пять ослов и пятнадцать волов?

Я соображал, раздумывал: на сложение что-то не похоже, потому что брат учил меня складывать только одинаковые предметы и объяснял, что это и есть сложение. Ну, стало быть, это умножение. Но брат был более добрым, он бы мне сказал, сколько стоил один осел и один вол, чтобы я мог сказать, сколько стоят все они вместе. Когда я понял, что выхода нет, я решился ответить:

— Господин учитель, я не могу подсчитать ослов и волов, потому что у моего отца есть только лошади… С лошадьми я бы сообразил…

Я знал, что отец купил лошадь «Малыша» за двести лей.

Господин учитель засмеялся, ученики расхохотались, а у меня слезы брызнули из глаз.

— Ну пусть будут лошади. А вот теперь посмотрим, что ты знаешь.

Я направляюсь к доске, беру мел, трижды роняю его, потом начинаю считать ослов и волов за лошадей и по цене «Малыша», то есть по двести лей. Складываю двадцать пять ослов и пятнадцать волов, умножаю сумму на двести лей и поворачиваюсь к учителю. Он смотрел вниз и вовсе не видел моих подсчетов.

Я откашливаюсь и кричу:

— Восемь тысяч, господин учитель!

Господин учитель разразился смехом и хохотал, хохотал до упаду. Успокоившись, он сказал, глядя в потолок:

— Подумать только, что двадцать пять и пятнадцать могут дать восемь тысяч! Главный староста, возьми его и отведи во второй класс!

Главный староста схватил меня за рукав и вывел вон из класса. По дороге он сказал мне: «Учитель срезал тебя».

Мы несколько раз повернули по коридору, и главный староста открыл дверь. Я вошел во второй класс и встретился глазами с учителем с белой бородой.

— Господин Вуча, его срезал господин Петран.

— Ха-ха, басурман, срезали басурмана… Ха-ха, басурман! Хорошо, басурман!!.

Так я попал в руки к господину Вуче.

Через месяц я постиг всю мудрость обучения и отлично узнал господина Вучу.

Долго он мне потом снился. Даже и теперь он стоит как живой у меня перед глазами.

Невысокий, толстенький, с редкими и седыми волосами, с острой бородкой, аккуратно подстриженной ножницами, белой-пребелой как снег, особенно на конце, с зеленоватыми глазами, маленькими и быстрыми, с лицом желтым, чистым и без малейшей кровинки. Зимой он кутался в мохнатую меховую шубу, летом — мы невольно заглядывались на него, так красиво он был одет: синий пиджак, черные панталоны, тиковая, светло-желтая жилетка, выглаженная и блестящая, золотая цепочка, толщиной в палец.

И какой он был опрятный! Он вытирал ботинки носовым платком, беспрерывно стряхивал с одежды пылинки щелчками, а после этого дул три раза коротко и быстро, а потом откашливался: хэ-хэ.

Ходил господин Вуча вовсе не так, как ходят все люди. Мы следили за ним издали. Он двигался быстро, мелкими шагами, легко как мышь, и, проходя мимо кучи мусора, всегда, бывало, сплевывал через плечо, а когда дорога была грязная, он перепрыгивал с камня на камень, отряхивая ноги, как кот лапки. У двери учительской он, обхватив бороду правой рукой, поглаживал ее, оскаливаясь, как собака, которая собирается зарычать, захватывал кончики усов пальцами, затем разжимал руку, сдувал с нее что-то, откашливался и входил в дверь тихо, неслышными шагами.

Уроки проходили гладко. Никто ничему не учился.