Избранное

Он снова вышел в прихожую и, прильнув ухом к двери, насторожился. От волнения он машинально повернул выключатель, в прихожей вспыхнул свет. Пришлось воротиться, чтобы погасить его. Свет в комнате старик тоже погасил. Когда он открыл дверь кухни и в залитом ярким светом, любовно убранном помещении увидел — точно на рождественской открытке — посеребренную сединой старушку в чистеньком, хотя и поношенном, траурно-темном платье, которая, конечно же, не услышав, как открылась дверь, с кроткой улыбкой сидела у накрытого стола и длинными сверкающими спицами вязала свешивающийся в подол серый чулок, он так разволновался, что споткнулся о надраенный до блеска медный порожек: из прихожей, теперь уже совершенно однозначно, донесся настойчивый стук.

— Ну наконец-то! — обрадовалась старушка появлению мужа. — Что ж ты остановился?

Снаружи снова застучали. Собака в каморке тявкнула, но из корзины не вылезла.

— Что ты там прячешь за спиной? — спросила она. — Опять, поди, затеял какую-нибудь глупость?

— Стучат, — сказал старик.

— Да нет, — возразила ему жена. — Я ничего не слышу.

— А я говорю — стучат! — крикнул старик.

Она только улыбнулась в ответ. По спине старика пробежал холодок: от ее снисходительной улыбки, от всей этой кухоньки, светлой и чистенькой, с накрытым столом посередине ему вдруг стало не по себе. Стук в дверь повторился.

— Ну что, и теперь не слышишь? — глухо спросил он.

Потом повернулся и через комнату, дверь которой оставил открытой, вышел в прихожую. Наружная дверь оказалась запертой на два оборота. В прихожую, согнувшись и сжимая руками низ живота, вошел молодой человек. На лице у него виднелись следы крови.

— Закройте дверь, — попросил он, — и погасите свет!

— Вам кого нужно, сынок? — спросила старушка из-за спины мужа.

— Мне, кажется, прострелили мошонку, — произнес незнакомец.

— Что он говорит? — спросила она. — Я что-то не разберу.

— Ранен он! — прокричал старик ей на ухо.

— Не надо кричать! — попросил молодой человек. — Возможно, они еще не убрались отсюда.

— Что он говорит? — снова спросила старушка. — Да что это вы бормочете оба!

— Он говорит, что ему прострелили ногу, — объяснил старик, наклонившись к самому уху жены.

— Как ты сказал? — переспросила та.

— Ногу прострелили, — повторил старик.

Старушка улыбнулась незнакомцу.

— Вы тут присядьте, — показала она на стул в углу. — Погодите минутку!

— Что ты думаешь делать? — спросила она, пройдя в комнату вслед за мужем и прикрыв за собою дверь. — Уж не хочешь ли оставить его здесь?

Старик вопросительно посмотрел на жену.

— Не след ему здесь оставаться, — твердо сказала она. — Да у него вся одежда в крови… Куда я его положу? Он и диван перепачкает.

— Перепачкает, — согласился старик.

— А то как же, — сказала она. — Ты его к Молнарам отведи, у них все же три комнаты.

— Вряд ли там найдется свободная кровать, — возразил старик.

— Да поставь ты куда-нибудь эту бутылку, что ты все держишь ее, — вспылила старуха. — Отведи его к Тимару — там как раз место освободилось.

— Так его еще не похоронили, — сказал старик, — и даже из дому не увезли.

Старушка взглянула на мужа из-под серебристого венчика волос, теперь уже без улыбки.

— Здесь он не может оставаться, — отрезала она. — И где это ему прострелили ногу?

— Не знаю, — ответил старик.

— Ну, конечно же, перепачкает весь диван, — не успокаивалась она. — Не пущу я его.

— Вам нельзя здесь остаться, сынок, — обратилась она в прихожей к молодому человеку, который, полулежа на стуле, все еще сжимал руками низ живота. — Я в войну, да будет известно вам, трех сыновей потеряла: двух на фронте, а третьего, младшего, нилашисты замучили. Хватит с меня, оставьте нас в покое! Я на вас не сержусь, а только уходите! В этом доме места осталось разве что для двух покойников.

Незнакомец продолжал сидеть.

— Слышите, что я говорю? Нет у нас места, — повторила она. — Муж отведет вас к соседям.

Когда через четверть часа старик вернулся, жена сидела на кухне у накрытого стола и вязала. На плите в двух кастрюльках томилась на слабом огне еда. Старик повесил в прихожей пальто, взял оставленное там вино и, принеся его в кухню, водрузил на середину стола.

— Иди-ка сюда, — позвала его жена. — Я гляжу, он и тебя перепачкал.

— Где? — удивился старик, осматривая одежду.

— Подойди-ка, — велела она. — У тебя воротник в крови. Смотри, и рубашка тоже!

Кровь была у старика не только на вороте пиджака и груди, но и на коротко стриженных усиках, и в уголках рта.

— Милый мой, да у тебя кровь носом идет! — испугалась жена. — Пойдем в комнату, я тебя уложу.

— Оставь, — противился старик, — лучше я сяду и голову запрокину.