Избранное

— Скоро уже и я вернусь домой, — сказал брат. — Ух, тогда мы такой пир устроим, что тараканы пойдут в пляс.

— А когда? — спросила девочка.

Брат покивал головой.

— Скоро. Матери передай, чтоб она за меня не тревожилась, я здесь живу хорошо, пища нормальная, каждый день едим мясо, вечером суп дают и пирог, и четыреста граммов хлеба на день.

Девочка покосилась на брата: что-то не видно было, чтобы он растолстел от такой кормежки.

— Мы тоже, — быстро сказала она, — мы тоже мясо едим до отвала, оно нынче дешевое. Вчера кролика ели, под маринадом.

Брат скривил губы.

— Под маринадом я не люблю. Я крольчатину да косулю признаю только в паприкаше, иначе мне запах не нравится.

— Да, в паприкаше тоже вкусно, — согласилась сестра.

— Мама работает?

— Работает, — соврала девочка. — Убирать ходит. Есть у нее одно хорошее место, она и оттуда приносит на ужин что-нибудь. Ты когда вернешься домой?

— Скоро.

Они опять посмотрели друг на друга; оба были бледны.

— Так что же теперь? — спросила девочка через некоторое время.

Брат снова ей улыбнулся. Лицо его выражало теперь силу и ласку — этого не могла скрыть даже решетка, бросающая на лоб ему темную тень.

— Ничего, — сказал он. — Скоро домой вернусь.

— Это будет здорово, — вздохнула девочка.

— Здорово!

— Ты еще до лета вернешься?

— Да.

— Это очень здорово будет, — повторила она.

За спиной у брата зазвякал металл. Девочка вдруг повернулась и бросилась к двери. Но, не добежав, остановилась, согнулась, прижав к животу руки; ее стало рвать. Всю лапшу с маком можно было с тем же успехом скормить собаке.

— Ах ты, бедняга, — сказал брат, еще раз обернувшись, прежде чем надзиратель успел вытолкать его за дверь.

1950

Перевод Ю. Гусева.

Филемон и Бавкида

В послеобеденный час старики молча отдыхали на узкой садовой скамейке, покрытой в лучах осеннего солнца узорчатой тенью облетевшего ореха, на ветках которого топазовыми сережками покачивались еще кое-где уцелевшие листья. В маленьком садике на окраине города царила тишина. На минуту ее нарушил отдаленный шум пригородного поезда. С дерева спорхнул еще один пожелтевший листик. Старушка вязала серый чулок, и старик, сидя подле нее, наверное, задремал бы, если бы блеск спиц то и дело не выводил его из полусна.

— Тимар-то старый преставился, — сонно пробормотал он. Еще утром он собирался сказать ей об этом, да запамятовал.

— Что-что? — переспросила старушка, немного туговатая на ухо.

— Помер старик Тимар, — громче повторил он.

— Отчего помер? — спросила жена.

— Руки на себя наложил, — ответил он.

— Стар уж он был совсем, — проговорила она, продолжая вязать.

— Да всего-то двумя годами старше меня, — возразил старик.

— Что-что? — переспросила она.

— Не так уж и стар он был, — сдержанно ответил он.

— Совсем старик, — сказала она.

Пригревшись на солнышке, старик задумался.

— Выпить любил, — пробормотал он чуть слышно.

— Что-что? — снова не поняла жена. — Чего это ты бубнишь себе под нос?

— Тимар-то, говорю, всю свою пенсию на пропой пускал, — прокричал старик ей на ухо. — Всю как есть, подчистую.

Еще один опойкового цвета листок, плавно кружась, слетел с дерева. Старушка проводила его взглядом.

— Солнце-то нынче как припекает!

— Пойду прогуляюсь, — сказал старик, поднимаясь. — Смотри не простудись тут! Может, шаль тебе принести?

— Не нужно, милый, — сказала она. — Опять не сидится тебе на месте!

Старик подставил руку солнцу — проверить, хорошо ли оно греет.

— Принесу все же, — сказал он. — Октябрьское солнце неверное, недолго и застудиться… Не забудь к собаке потом заглянуть!

День был уже на исходе, небо заволокло тучами, когда старик вернулся домой, пряча под пальто букет астр с вложенным в него маленьким слуховым аппаратом — подарком, который он вручит жене вечером за праздничным столом. Ради этой покупки ему пришлось целый год экономить на табаке. Но теперь, пробираясь на цыпочках в комнату, он вдруг усомнился, сердце сдавило болью: а не обидит ли он жену? Она ведь до сих пор не верит, что глуховата. Хотя вчера, когда неподалеку от дома раздался орудийный выстрел, она подняла голову и, повернувшись к двери, сказала: «Войдите!»

— Вот и я! — объявил он, заглядывая в кухню. — Как насчет ужина?

— Что так долго? — встретила его жена.

— Славно гулялось сегодня, — сказал он.

— Опять, поди, затеял какую-нибудь глупость? — спросила она. — На ужин будет жареное мясо.

— Давненько мы не ели мяса. — Старик причмокнул от удовольствия.

— Только не вздумай по случаю дня рождения досаждать мне своими сюрпризами, — ворчала она. — Деньги-то уж вышли, а до пенсии еще целая неделя.

— Проживем, — успокоил жену старик.

— Что-что? — переспросила она. — Что ты там бормочешь? Лучше пойди-ка накрой, пока я вожусь с мясом.