Избранное

Примерно около часа ночи Кухар опомнился от болезненного страха. Свеча догорела дотла, пришлось зажечь новую. Туман за окном рассеялся, и фонари у железной дороги отбрасывали в комнату слабый, дрожащий отсвет. Редкие порывы ветра обрушивались на оконные рамы, изо всех щелей тянуло ледянящим холодом. Женщина по-прежнему без чувств лежала теперь на кровати, куда ее перенесли; столяр недвижно застыл на том самом стуле, на который он опустился, дрожа всем телом, когда зеленоватое сияние угасло в комнате. И с тех пор он сидел не шелохнувшись, лишь голова у него время от времени судорожно подергивалась.

Итак, было примерно около часу ночи, когда Кухар решил любой ценой покончить с недругом и, стиснув зубы, стал готовиться к схватке. Сунул в карман коробок спичек, прихватил с собой дубинку. В кармане был наготове раскрытый нож.

— Присмотри за женой… я пошел… — потряс он столяра за плечо, но тот будто и не слышал его слов, по-прежнему сидел, уставившись перед собой, и тихо, невнятно бормотал что-то.

Ругнувшись, Кухар махнул рукой и быстро вышел на кухню. Шаги его гулко отдавались по каменному полу. Он помедлил у двери, крепко стиснул дубинку, судорожно сглотнул. Кухар чувствовал, как весь он обливается холодным потом, кожа на голове онемела и побаливала, точно разом вонзились тысячи игл. Мужчина перевел дыхание, затем осторожно повернул ключ в замке и, распахнув дверь, вышел на галерею.

Двор был окутан холодным ночным полумраком. Туман рассеялся, и лишь неизменные клубы дыма и копоти висели над домом. Редкие звезды еле заметными точками помаргивали в небе. Во дворе царила ничем не нарушаемая тишина: порывы ветра не залегали сюда, и во всех проулках окрест, наверное, было так же тихо. Кухар слышал лишь собственное дыхание.

Насколько позволяла темнота, он пядь за пядью придирчиво прощупывал взглядом двор, стены дома и скат крыши прямо перед собой. Нигде ни малейшего движения. Затем он бесшумно и осторожно двинулся к лестнице; крепко стиснув дубинку, он выставил ее вперед и пристально вглядывался во тьму. Добравшись до лестницы, он оглянулся. Галерея была пуста.

По-прежнему держа дубинку перед собой, Кухар на секунду прислонился к перилам. «Зажечь спичку или впотьмах взбираться по лестнице?» — раздумывал он. Почему-то страшно было увидеть окружающий мир при свете ярко вспыхивающего, а затем быстро угасающего огонька спички. К тому же в подъезде гуляли сквозняки, и пламя тотчас задуло бы. А дорога на чердак была хорошо знакома, не следовало опасаться, что ненароком споткнешься и упадешь, и Кухар знал, что за лестничным поворотом станет светлее: через оконце у железной двери просачивается свет от уличного фонаря.

И Кухар решил продвигаться впотьмах. Он осторожно нащупывал ногой каждую ступеньку, но избежать скрипа не удавалось. А каждое поскрипывание пронзало не только слух, но и все тело парализующим страхом.

Размахивая дубинкой, Кухар в какой-то раз задел по стене, и удар гулко отозвался эхом. У него перехватило дыхание и закружилась голова, так что пришлось ухватиться за перила. Ступенька под ним отчаянно заскрипела. Долго стоял он не шелохнувшись, правая рука в кармане судорожно сжимала нож, а в левой — вытянутой вперед — стремительно мелькала дубинка, готовая отразить удар.

Остаток пути Кухар проделал еще медленнее и осторожнее, хотя через оконце, выходившее на железнодорожные пути, падал слабый свет. Перед Кухаром блеснула железная чердачная дверь, и тут ему вдруг подумалось: с чего бы это ей блестеть в темноте, когда она ржавая, и он, Кухар, ни разу не видел, чтобы ржавчину эту соскребали или хотя бы как-то счищали с двери.

Он замер перед дверью, прислушиваясь к ударам собственного сердца. Ветер снаружи крепчал, теперь уже он налетал вихрем, раскачивая деревья, сотрясая телеграфные провода. Через разбитое оконце врывались далекие паровозные свистки.

Кухар потянул скрипучую железную дверь и вошел на чердак. В лицо ему ударил резкий, как шквал ветра, сквозняк и заставил на миг попятиться. Но уже в следующее мгновение он шагнул вперед и, затаив дыхание, приблизился к комнате Диро.

Дверь в комнату была распахнута настежь. Керосиновая лампа на столе у окна ярко освещала комнату, и все можно было разглядеть отчетливо.

Диро — боком к двери — сидел в кресле посреди комнаты. Вытянутые ноги его упирались в пол, левая рука свисала с подлокотника. Голова наклонена вперед, подбородок касался груди. Лица его Кухару не было видно, потому что Диро сидел, глубоко утопая в кресле, чуть ли не сползая на пол, а подлокотник кресла и выступающие вперед плечи заслоняли его лицо. Он недвижно покоился в кресле.

Прошло немало времени, прежде чем Кухар перешагнул порог и очутился в комнате. Позднее он и сам не помнил, как все это случилось. Помнил только одно, что, когда вошел, он хотел поздороваться с Диро, но горло его стиснуло спазмой, и он не мог вымолвить ни слова.