Избранное

…и с тех пор я все острее чувствую, что человек поступает не так, как ему хочется, а действует по принуждению… Что это за принуждение? Между поступком желаемым и совершаемым в действительности всегда существует различие, но у меня это различие с тех пор, как я вернулся с фронта, по моим наблюдениям, все растет, принимая угрожающие масштабы. Я не раз замечал, что делаю совсем не то, что хотел, более того, иногда действия мои в корне противоположны замыслу… В чем же дело? Какая тайная пружина направляет мои поступки независимо от моей воли и даже вопреки ей? Идеальным поступком был бы тот, который полностью соответствует задуманному и желаемому… и это было бы естественно!.. Или же это не так? Быть может, естественным надо считать поступок, противоречащий воле?

Не знаю, зачем я это пишу. Порой мне кажется, что все мое существо — какой-то аморфный и мрачный хаос; я словно проваливаюсь в некую зияющую бездну, и у меня нет точки опоры. Внезапно погружаешься в кромешную тьму и блуждаешь вслепую. Должно быть, я для того и пишу все это, чтобы сознанию было за что ухватиться, как за последнюю соломинку… не знаю причины, но чувствую: со мной происходит нечто странное, чего я сам не могу постичь или выразить словами. Написанное мною я понимаю. Но сверх того…

Тьма непроглядная.

2-го июля

Все чаще я ловлю себя на странностях. Сегодня я подметил два симптома. Один — давно знакомый мне, но только сегодня осознанный по-настоящему: дело в том, что рука меня не слушается при письме. Впервые это случилось, когда меня вчистую уволили по инвалидности (при чем тут инвалидность?) и я в первый раз облачился в гражданскую одежду и после долгого перерыва вновь взялся за перо, чтобы сообщить матери, что… что я свободен. Помнится, я почти не испытывал радости. Господи, а ведь между тем…

Словом, я не в силах передать ту тягу к свободе, которая мучила меня все время, пока я был солдатом. Так почему же я не почувствовал никакой радости, когда наконец освободился? Неужто чувства во мне настолько притупились? Ведь прежде я способен был на убийство и даже на самоубийство, лишь бы обрести свободу; от тоски по ней раскалывался череп!

И вот, когда я сел за письмо, меня поразило, что рука моя выводит буквы медленно и вкривь и вкось. В тот раз я нашел объяснение в том, что отвык писать. И позднее я действительно стал писать быстрее, хотя далеко не так, как до ухода в армию.

Рука отказывается мне служить! На предыдущей странице я написал: «неушто», — хотя знаю, как следует писать правильно. Едва успев написать, я заметил ошибку и хотел исправить, но не смог. Рука не слушалась, и ошибка осталась на письме. Почему же я поддаюсь чувствам, а не действую согласно воле и разуму? Ведь умом я понимаю, что следует писать через букву «ж»!

За последнее время при письме со мной стали происходить куда более непостижимые казусы. Перелистывай записи за прошлый месяц, я заметил, что в некоторых местах, где встречается слово «человек», рядом — без всякой связи — написано слово «кровь»: расползающимися буквами и почти неразборчиво. В одной фразе вместо слова «нож» я опять обнаружил слово «кровь», на той же странице еще раз встречается «нож», а рядом с ним — вне всякой связи — слово «горло». Двумя страницами дальше предложение разорвано и посередине вставлен ряд рифмующихся слов: «кровавый, дырявый, корявый, трухлявый», — а за ними тоже не имеющие отношения к смыслу записи: «визжит… ох, как страшно он визжит!» Затем фраза идет дальше и кончается вполне осмысленно. В предпоследней своей записи среди совершенно разумных строк я нахожу такие вставки: «Цвет-цветок, мир широк, смерть грядет. И дух господень простерся над водами».

Боже правый, неужели все это написал я?..

Сегодня со мной случилось очень странное происшествие. Прежде я не обратил бы внимания, но теперь, когда решил присмотреться к себе…

Я переходил улицу и у трамвайной линии на секунду задержался. Ясно помню, что меня тянуло наступить ногами на узкую, блестящую ленту рельсов, одиноко бегущую по широкой серой мостовой, и раздавить ее. Ноги мои сами шагнули к рельсам, я наступил на них и стал топтать. И вдруг из-за поворота вынырнул трамвай и стал стремительно приближаться. Нас разделяло шагов двадцать, не больше.

А я не в силах был сойти с рельсов! И при этом совершенно отчетливо сознавал, что если задержусь хоть на секунду — спасенья нет, трамвай задавит меня. Смерти я не жаждал, мне хотелось сойти с рельсов, броситься прочь, но я был бессилен сделать это. Напрасно я пытался оторвать ногу, она сама опускалась на рельсы, и я топтал, давил их Чувства мои раздвоились: со сладким замиранием сердца и в смертном поту я глаз не сводил с приближающегося трамвая. Что-то мешало мне сдвинуться с места… а ведь я слышал, как со всех сторон неслись предостерегающие выкрики.

В последний момент кто-то оттащил меня.

Я хотел уйти — и не мог! Выходит, я не распоряжаюсь собою? Что же это за сила такая держит мою волю в кулаке и не дает ей пошевельнуться, помыкает мною помимо моего сознания и воли?