Избранное

Лена Микерова выросла в московской интеллигентной семье, с первого же курса института добровольно ушла в армию. Потом другие курсы, заброска в тыл — тут их судьбы оказались схожими. Забрасывали их вместе, и перехват парашютистов фон Бардом явился тяжелым моральным ударом, особенно для Вали, с ее эмоциональностью и взрывным, кипучим характером. По дороге в Погостье Валю избили за выкрики, хотя было указание не применять жестоких приемов. Впрочем, то был удар для всех, как бы моральный крах, тем более болезненный, что сразу же была исключена сама возможность сопротивления. Валя и Лена готовились к пыткам и смерти. Но у майора фон Барда были иные, отличные от гестапо методы, — он уже убедился в стойкости этого поколения, наблюдая, как мальчишки, девчонки восемнадцати-девятнадцати лет, с отрубленными пальцами и перебитыми позвоночниками, с кровавой пеной у рта, хрипели: «Да здравствует…»

…Лена вмешалась в разговор Клыкова с Лебедевым. Но приостановить разговор было нельзя. Собеседники отчасти уже связали себя взаимной откровенностью.

— Вот за жизнь говорим, — вздохнул Лебедев.

— Какая там жизнь, — горько усмехнулся Клыков. — Прислужники мы их режиму. Что ж тут темнить!..

— Мальчики, я вас прошу — без политики. Мы отдыхаем. С этим условием Миллер разрешил нам собраться, — сказала Лена.

— К черту Миллера, надоело все! — воскликнул Клыков.

— Дамское танго! — громко объявила Валя.

Лена встала, протянула Клыкову руку: «Анатолий!.. Приглашаю». Он обнял ее, и они вошли в круг танцующих.

— Лена… Если б я предложил вам бежать со мной… Вы бы… что сделали?

— Пошла бы к Миллеру… — улыбнулась она.

— Я серьезно.

— А серьезно — я не хочу…

— Лена, предлагаю побег!

— На край света — согласна!

— Но если вы хотите шутить, то я — нет. Предлагаю создать группы… Оружие у нас есть.

— Толя, вы же умный парень… О чем вы говорите? Погостье окружено двойным кольцом… И вообще, что за разговор?

— Тогда я один… Решусь или повешусь.

После танго Лена подошла к Вале и рассказала о предложении Клыкова. И от себя добавила, что, видимо, ему можно верить.

— В группе перехвата у нас явно не хватает парией… — сказала она.

— Уж тогда я предпочла бы Семена. Он хоть и пьяница, но предан нам, мы его уже проверяли. Нет, лучше ничего не будем менять. И скажи ребятам, что пора расходиться, — сказала Валя.

Но было поздно: Миша Лебедев уже сообщил Клыкову, что существует подпольная группа сопротивления, и предложил ему вступить в нее. Клыков тотчас же дал согласие.

Валя, узнав об этом, сказала Лене:

— Ладно. Обратно не воротишь. Но надо подстраховаться. Ты поедешь на связь не второго, а первого марта и бери с собой Клыкова. Это будет испытанием его. И отсюда уберем… Иди узнай, сможет ли он взять увольнительную под любым предлогом на пару суток? А я объявлю последнее танго… Во время танца и переговоришь…

— Вот! Это кое-что проясняет, а? — Я подал Крестову найденный среди захваченных документов листок машинописного текста — это была копия письма фон Барда начальникам абверкоманды, отделениям гестапо, коменданту города Нарвы. Майор сообщал, что, по его данным, в этом городе действует резидент советской разведки, имеющий рацию.

— Слушайте: «Мною раскрыта попытка установления связи русских военнопленных с указанной резидентурой. К сожалению, резидент не вышел на связника…»

— Дата? — спросил Крестов.

— Третье марта сорок третьего…

— А, черт, все кружится вокруг этих чисел! Да, это уже кое-что… А то я, признаться, думал, что группа существовала лишь в воображении ее участников, — ответил Крестов.

— А взлетная полоса?

— Тоже воображение… Может, они каток там собирались устроить…

— Сергей Васильевич! Теперь надо искать нарвского резидента… И жив ли еще он!.. Это еще полгода.

— Ну нет, — решительно ответил Крестов, — здесь был порядок. Теперь слушайте вы… Это признание самого Клыкова: «Михаил Лебедев на вечеринке коротко рассказал мне о заговоре с целью выкрасть фон Барда и вывезти его через фронт на самолете. Я дал согласие вступить в организацию». Так что все сходится с показаниями вчерашней свидетельницы.

— А дальше? — спросил я.

— Надо искать… — вздохнул Крестов. — Военного следователя главным образом интересовала не эта группа — о ней он побочно спрашивал. Ведь допрос велся в конце сорок третьего — война была в самом разгаре, до того ли. Отсюда масса неясностей.

— Но вы полагаете, что Клыков был искренен в своих показаниях?

— Думаю, что да… Но это еще ничего не значит: наутро он мог взвесить все на трезвую голову и забежать с доносом. Возможно, так и было.

— Но он уже отчасти связал себя, — возразил я.

— В тот вечер? Ровно ничем. Мог сказать: «Пошел на провокацию». Все!

На этот раз, однако, вывод Крестова был преждевременным. Линия поведения Клыкова оказалась несколько иной. К вечеру мы, вконец обалдевшие от чтения архивных дел, по крупицам собрали все то, что касалось группы сопротивления. Выстроилась примерно такая картина.

12