Избранное

— Там, знаете, среди штабных офицеров порядки строгие были. Я лично никого из них не видела пьяным… Внешне вежливы, даже корректны. Но сама атмосфера… Это трудно передать… Я все время ощущала на себе чей-то взгляд. Случалось, в Погостье пригоняли небольшие партии пленных… Их сортировали — Миллер, а иногда сам фон Бард… Четко, быстро, без проволочек… Отбирали двоих-троих, остальных увозили в черном фургоне… Но главное, что мы боялись друг друга… Выскочит слово неосторожное, ходишь и думаешь: сейчас возьмут. Несколько дней в Погостье пробыл один паренек… Не помню уже имя… Тоже пленный… Чего-то он пошутил насчет их приветствия — «хайль!». Ходил и выбрасывал руку — дурачился или, может, думал: формально не придраться. Гитлера славит. Не больше трех дней был — исчез. Кто-то видел, как его, избитого, бросали в кузов… Увезли.

— Но, говорят, Валя пела советские песни…

— Да, сама слышала, но — нейтральные песни. Это не запрещали. Пляши, пой… Самогонка была. И мы на себе ощущали вину, что сыты, вроде и войны не чувствуем, а немцы к Волге вышли. Нам сводки передавали. Помню, осенью сорок второго, по радио — музыка, марши их… У нас многие знали немецкий. Речи Гитлера: «Сталинград лежит в развалинах… Штаб Паулюса в пятистах метрах от Волги…» Там кровь, а мы?.. И вот — речь Клыкова. Видно, у него наболело. Мы все так и поняли его тост. Ну, случилось, попали в плен, — но ведь русские же! И воспитывались в наше время.

11

— Давай, Толя, выпьем с тобой вдвоем за дружбу, — Михаил обнял Клыкова.

— За дружбу — давай, — отвечал тот.

Стол отодвинули. Завели патефон, начались танцы. Впрочем, танцевали всего две пары, остальные как-то расселись по углам, слышался смех, кто-то затянул было «За землю, за волю…», но песня сразу оборвалась. Бутыль с самогоном куда-то исчезла — оставалось лишь то, что было недопито в стаканах. Очевидно, кто-то незримо направлял компанию. Все удерживалось как бы на грани дозволенного, и, если б в руках фон Барда оказалась пленка с записью этой вечеринки, он бы вряд ли смог к чему-либо придраться. И выпито было не так много.

Валя Олешко переходила от одних к другим. Нетерпение, лихорадочность владели ею. Появление Толи Клыкова нарушило ее планы: сегодня было назначено общее совещание участников созданной ею группы сопротивления, до сих пор вербовка в группу велась поодиночке, с соблюдением всех правил конспирации. Ставилась лишь одна задача: побег. Теперь же, когда до выполнения задуманного оставались считанные дни, она и Лена предполагали раскрыть весь план операции: нападение на резиденцию фон Барда, где хранились списки его агентуры, перехват самого майора у моста, когда он поедет на доклад к командующему, доставка его к вызванному на заранее подготовленную площадку самолету; те участники, которых не сможет взять самолет, попытаются пробиться в партизанский край, к Дедовичам. Детали плана нужно было обсудить сообща, скоординировать действия вооруженных групп и так далее.

— Валька, меньше эмоций, — шепнула Лена подруге, и обе они вышли в переднюю.

— Мишка, кажется, перебрал… — сказала Валя.

— Ну! Крепкий парень! Вообще бы не стоило, но так получилось, — отвечала Лена.

— Меня тревожит неожиданный приход Клыкова, — озабоченно проговорила Валя.

— Это как раз объяснимо. Верка пошла к фон Барду, он — к нам, — отвечала Лена.

Валя молчала, что-то взвешивая.

— Вообще-то он хороший парень, мы его из-за жены не допускали… А может, стоит? — спросила Лена.

— Теперь уже поздно. Сегодня нельзя, выпили. Это не разговор, я и Семена не посвятила… А послезавтра ты должна ехать к радистке. Дальше тянуть нельзя.

— Ты категорически против Клыкова? — повторила свой вопрос Лена.

Валя вновь на мгновение задумалась.

— Да. Не стоит. Иди и разведи Мишку с Анатолием… Но — дипломатично. Спора не допускай, а то Мишка от большого ума станет доказывать, что Клыков свой в доску. Ступай… Я за тобой, — распорядилась Валя.

…В то время как Лена появилась в комнате, Клыков и Лебедев вели такой разговор:

— Толя, мы с тобой выпили за дружбу, за нашу землю. Позволь мне задать тебе один вопрос, — говорил Михаил.

— Спрашивай.

— Толя, ты способен предать товарищей?

Клыков как-то странно вывернул шею, пододвинулся к собеседнику. Горько усмехнувшись, сказал:

— Я уже предал их, Михаил, как и ты. И мы все. Что же, нет? Кто мы такие, а? Нет, ты сам мне ответь!

А что Михаил мог ответить? В какой-то степени ответ Клыкова соответствовал его душевному состоянию, его сомнениям. Но он, Михаил, нашел выход. Может, он обязан подсказать этот же выход Клыкову? Надо же во что-то верить…

— Я не знаю, как тебя брали в плен. Меня так с воздуха, тепленьким, — сказал Лебедев.

— Ну, а меня взяли раненым, — вздохнул Клыков.

Михаил, подумав, сказал:

— Все мы здесь не по своей воле… я не про то говорю… Сейчас ты способен предать товарищей? — Лебедев особо подчеркнул слово «сейчас».

В этот момент к ним и подсела Лена, ближайшая сподвижница Вали.