Избранное

— Но провожают-то по уму! А что он создал? Какой внес вклад в науку?

— До проводов иногда бывает далеко… О том и речь, Игорь! Средний профессионал, а умеет. Но ты ж понимаешь, я же… например, взять меня — ты сам свидетель, — фактически тяну отдел сколько лет — а на симпозиумы едет Санька.

— Но есть и другая позиция: делай, как должно, а остальное пусть тебя не волнует.

— Да?! Но тот же Шашечкин не дает мне «делать, как должно»! — вскипел Федя. — Сейчас можно было б… Да взять хотя б твою мастерскую! Расширить экспериментальную базу… Выбить прецизионные станки…

— Поставить на место Жлобикова, — подсказал Игорь.

— Это вообще само собой. Да боже мой! А взять кадры? У нас способные ребята бездельничают, поддают в уголках… Загрузить! Кого-то выгнать, — тоже надо. Ну, словом, — что говорить без толку! Возможности есть, но… Генеральный до всего не может дойти, он хороший человек, но… между нами…

Федя распалялся и вновь, вновь возвращался к своим обидам и к мысли о том, как много можно было б сделать, если бы!.. У Хрусталева была мысль поговорить с Федей о Белой машине. Уж если речь идет о престиже, то превзойти результаты СИП — это серьезное достижение, и престиж, и что хочешь. Но Федя имеет в виду материальную сторону успеха. Возможно, он прав. Но что из того? Все равно, ни Хрусталев, ни Федя не будут Санькой Серовым, с его классическим умением вовремя вручить сувенирчик тому, кому нужно, вовремя предстать перед глазами начальства и, как говорится, из горла вырвать то, что ему нужно: квартиру, машину, премию, путевку, поездку в Европу, Америку, Индию… В этом суть? Смотря для кого. Для Саньки, возможно, в этом. Но он, Игорь Хрусталев, даже если б и захотел пуститься во все тяжкие, вряд ли здесь бы продвинулся, преуспел.

Таким надо родиться. Однако после этих разговоров желание говорить с Федей о Белой машине как-то отпало. Федя в курсе и мог бы спросить сам, если б захотел.

Хрусталев поднял рюмку:

— Быть верным себе! — это, по-моему, тост издалека, из середины пятидесятых. За это! — сказал он. И Федя поспешно взял свою рюмку. «Все верно. Но жизнь есть жизнь, и с этим надо считаться», — говорил его взгляд. Между тем поспели шашлыки, и дружеский ужин достиг своего зенита. В центре зала шел ресторанный галдеж, но их место было тихое.

— На днях мне звонила Лена Арцруни, поздравляла. Между прочим, она определила какие-то очень точные моменты в работе БМ, — сказал Хрусталев.

— Да? Интересно… — Федя наклонил голову, выражая внимание и одновременно нацеливаясь вилкой на кусок шашлыка, ловко подхватил его и отправил в рот. Игорь не понял, к чему относилось это «интересно» — к звонку Лены или к машине. Но вот последовало разъяснение: — Елену я тоже видел как-то, — она в форме! А? Красивая восточная женщина! Да, Игорь, есть что вспомнить! — Федя вздохнул, задумался и произнес фразу, которую последние годы часто пускал в ход: — А вообще все относительно.

— Ну почему? Не все. Если коньяк хорош — он хорош, а если женщина хороша, то тоже безотносительно, — возразил Хрусталев.

— Этот — хорош, а «Отборный» — лучше! И лучшая женщина впереди.

— Ну нет, это уж точно не так.

— Почему? — заинтересовался Федя.

— Потому что… — тут задумался Игорь Хрусталев.

— А вообще, Хрусталев, все очень примитивно устроено в этом мире, ужас как примитивно, — подумав, сказал Атаринов.

Хрусталев внимательно взглянул на Атаринова. Потом вдруг сузил глаза, что означало первую степень раздражения. Он уже знал, что сейчас скажет Федя и предупредил его:

— Федя! Тебе надо жениться. Это совершенно точно и безотлагательно.

— Надо, — как-то сразу отяжелев, согласился Федя и перестал есть. Впечатление было такое, что он добрался до мудрости, что-то узрел и вдруг все обвалилось. Но и возразить было нечего. Приятель же его мог продолжать наступать: вот будет у тебя семья, дети, и ты поймешь, что все не столь примитивно. Но он не сказал этого. Федя и так понял. Он любил детей, хотел иметь их и в то же время в силу своего холостого положения боялся известных ситуаций, чего-то избегал. Теперь он думал — зачем? И мрачнел все больше. Уже сорок!

И тревожная мысль о том, что он уже упустил в жизни что-то очень существенное, охватила все его существо.

— Так сложилось, — сказал Федя упавшим голосом.

— Почему сложилось? У тебя был выбор — нельзя жаловаться. Уж кому-кому!..

Эти слова немного успокоили Федю. И все-таки тревога осталась в душе. Он забарабанил по столу пальцами, — другу был знаком этот жест.

— А чего ты? — спросил Хрусталев. — У тебя есть Алла! Красивая женщина и молода. Родит тебе сына…

— Подайте счет! — нахмурившись, Федя махнул рукой официанту.

— Постой, ведь еще цыплята, забыл? И платить буду я. Довольно, ты и так все последние разы платил…

— Что, деньги получил?

— Да, по авторскому, это как с неба.

— Сколько у тебя авторских свидетельств уже? — спросил Федя.

— Около десятка, — так что-то. Да что толку, открытия нет! Все на уровне изобретения, техусовершенствования, — отвечал Хрусталев, преуменьшая число авторских свидетельств, ибо смутно чувствовал, надо успокоить Федино самолюбие.