Избранное

Хрусталев обернулся, кто-то призывно поднимал руку, но не спешил ему навстречу; вглядевшись, он узнал Пронина из парткома. Пронин объявил, что хотел бы побеседовать; отворив дверь своего кабинета, пропустил Хрусталева и тотчас первый заговорил о положении дел в опытном производстве. Рассказал о жалобах на то, что слишком медленно выполняются заказы. Хрусталев сидел опустив голову. Он как бы готовил себя к атаке.

— Остров жалуется? — спросил он.

— Именно с ним я не беседовал по этому вопросу, — отвечал Пронин.

— Горовой, Мацулевич жалуются?

— Дело не в этом.

Хрусталев поднял голову и заговорил страстно, возбужденно:

— В этом! К т о  жалуется? А я вам скажу кто: плановики, отдел труда, Жлобиков… Потому что не знают и не желают знать условий труда. Жлобиков, впрочем, в курсе, все понимает, но… Ладно! Коротко суть: у нас точность — сотые доли микрона. Есть процесс, который так не перескочишь! Рабочий должен дать остыть металлу, который нагревается от тепла его рук… У нас «досрочно» — не работает! Мастера, специалисты это понимают, а вот те, кому надлежит — плановики, нормировщики, — нет!

— В чем вы конкретно усматриваете рост производительности труда? — спросил Пронин.

— А, вы уловили?! Отвечаю: у нас в опытной мастерской — в качестве. Мне говорят: «Дайте объем работы!» Отвечаю: «Довели до точности пяти микрон». — «Ну, это мы знаем, дайте объем». Отвечаю: «Довели до пяти миллимикрон». Качество — это дополнительно вложенный труд. Дополнительно! Они: «Нам надо реально». Я опять свое: «Качество — это дополнительно вложенный труд», — а они… темные люди! Толкают работать плохо, мы не соглашаемся, — нас ругают.

Пронин слушал с пониманием и сочувствием. В его взгляде была озабоченность. По своему положению он должен был учитывать все позиции: в конце концов, плановики не сами по себе. С них требуют проценты.

— В отношении тепловой реакции металла — совершенно согласен с вами, — сказал Пронин. — У вас специфика… Но при всем том, вы говорите, что качество — дополнительно вложенный труд? Всегда ли? Возьмите любого из наших корифеев: он делает и хорошо, и быстро.

Хрусталев почувствовал, что наступил поворотный момент в его жизни, а потому знал, что делать и говорить:

— А вы не считаете того труда, что был вложен человеком для того, чтобы он стал корифеем, то есть мастером высшей квалификации? Пусть на ранней стадии, но это тоже дополнительно вложенный труд, то есть элементарно: тут работает закон сохранения энергии.

— Ну, это понятно, — кивнул Пронин.

— У меня сидит парнишка в мастерской и годами шлифует кубик о доводочную плиту… Чтоб стать хорошим лекальщиком, нужно лет семь как минимум. Ощущать!.. Опять же процесс, который не перескочишь. Не верите? Спросите… у вашего же Тишкина! Он, бывает, материально страдает. От чего? От дурного нормирования! Почему молодые рабочие не стремятся стать Тишкиными? Дойдут до четвертого разряда, ну до пятого, и довольно им… Это проблема! Между тем, если мы повысим коэффициент качества, мы сможем уменьшить нужное количество продукции, и в этом вся суть. И народное хозяйство не пострадает.

— Да, об этом уже писала «Правда», хотя многими это воспринимается как парадокс, — согласился Пронин.

— Тем более надо действовать! — воскликнул Хрусталев.

— Надо! — сказал Пронин. — Вот мы и решили. Порядок сам собой не падает с неба, и инерция не сразу преодолевается. Но сейчас предстоят кое-какие перестановки в связи с уходом Глебова. Хотим поставить человека со свежим взглядом и — с п е ц и а л и с т а.

— Вот именно, со свежим взглядом! И — специалиста… И… кого?

— Речь идет персонально о вашей кандидатуре.

— Меня?! Но я как-то не думал об этом…

— Работа ответственная, бесспорно, но будем помогать.

Пронин заговорил о всех организационных трудностях, а в голове у Хрусталева билась мысль: вот, наконец-то свершается давняя мечта — поставить дело как следует, с инженерной мыслью… Можно же, можно, и кадры есть!.. На мгновение он представил себя в должности начальника опытного производства. Это власть. И право подбора кадров… И право распоряжения кредитами. Сотни людей, цеха, мастерская, техбюро, службы… Но тут он вспомнил свою беседу с Федей. Неловкая ситуация: решил бороться за выдвижение друга и полез сам. Пожалуй, это не очень хорошо… Все же дружба дороже. А работать под эгидой Феди — чего еще можно желать? И мастерскую жаль оставлять.

— О себе я, правду говоря, не думал, но вообще думал о том, кого хорошо бы поставить вместо Глебова, — начал было Хрусталев.

Однако Пронин мягко остановил его:

— Знаю. Терентий Кузьмич говорил мне. Будем смотреть, советоваться.

Принеся в жертву дружбе заманчивое предложение Пронина, Хрусталев теперь чувствовал себя немного растерянным, даже как бы в глупом положении. Он не мог явиться к Феде и рассказать все, как было, потому что сознавал, что это лишь обострит их отношения: то обстоятельство, что предложение было сделано Хрусталеву, уже само по себе затрагивало самолюбие Феди — администрация — это его конек. Однако Федя знал о разговоре Пронина с Хрусталевым от одного информированного человека.