Избранное

Так было и с другими мелочами, которых немало в повседневной жизни. Прежде Йожи не замечал их или извинял Ибойке с нежной снисходительностью влюбленного. Теперь он не только с неприязнью, но прямо-таки с ненавистью смотрит на жену, когда она, ссылаясь на летнюю жару, полуголая бродит по квартире, выбегает в таком виде в общий коридор и даже на улицу, показывая прохожим свои сдобные телеса. Йожи не считает, что зной так уж невыносим, ведь он кузнец и знает, что такое жара. Насколько жарче, например, в литейном цеху, где трудятся заводские работницы, или в поле, где крестьянские девушки вяжут снопы или таскают мякину на току! Поэтому Йожи не убедишь, что жару нельзя переносить, сидя в комнате, и в поведении Ибойки он видит лишь распущенность, низкопробное кокетство. Ведь если дело только в том, что жарко, так зачем показывать прохожим свои подрагивающие бедра? Сидела бы себе в ванне или в прохладном уголке, а лучше всего шла бы на пляж — на то он и существует.

Так мало-помалу всплывало и многое другое, что прежде лишь слегка задевало, а нынче вызывает раздражение и холодную неприязнь.

Например, теперь для Йожи было сущим мученьем появляться на заводских вечерах и празднествах. Для Ибойки важнее всего, чтобы на женщину, которая шествует об руку со знатным стахановцем Майорошем, «обращали внимание». Ибойке невдомек, что из нескольких сот женщин, присутствующих на вечере, каждая стремится к тому же, а потому теряется в общей массе желающих казаться «интересными». И хорошо еще, если не каждая выставляет себя на смех. К счастью, есть женщины, которые не слишком увлекаются нарядами или у которых не хватает на это времени и средств, есть и действительно серьезные люди, так что благодаря этому вечера имеют в целом приличный вид. Обычно лишь несколько женщин оказываются «сногсшибательными». К досаде Йожи, Ибойка постоянно бывает одной из них, и во взглядах и в шепоте за спиной Йожи чувствует зависть и осуждение.

Правда, все это знакомо Йожи еще по селу, но ему не хотелось бы, чтобы Ибойка шла по этому пути. Бывало, в деревне родители — молодые, конечно — наряжают своего первенца как куклу, с гордостью показывают его друзьям и родственникам, носят взад и вперед по длинной сельской улице только для того, чтобы каждый повстречавшийся знакомый остановил их и, отвернув одеяльце, полюбовался малюткой. «Ах, не сглазьте! Дурачок всем так рад, смеется как полоумный!» — с деланной тревогой восклицает молодка. Это Йожи еще мог бы перенести, но здешние «выходы в свет» ему решительно не по душе.

Когда они бывали на заводском, на районном вечере или на каком-либо другом празднестве, Ибойка, не интересующаяся обычно ни заводом, ни строительством социализма, принимала надменный вид, давая понять, что муж ее не кто-нибудь, а стахановец Йожеф Майорош! Войдя в зал, она всегда ищет себе место в первых рядах, так как горит желанием «попасть в кадр» у всех фотокорреспондентов. А Йожи и сейчас еще предпочел бы раствориться в толпе. Если ему приходится идти к столу президиума или в первый ряд, он делает это скрепя сердце. Как мучительно это сидение под пристальными взглядами сотен людей! Йожи просто не знал, что делать со своим лицом, — ведь тут надо быть не человеком, а чуть ли не выставочным манекеном, — и потому высиживал все заседание с несколько деревянным выражением. Ощущение не из приятных!

Ибойка же в таких случаях была на седьмом небе, и Йожи наблюдал это с неудовольствием. Сам он так смотрел на свое стахановское звание: сегодня оно есть, а завтра нет. Мало ли что может стрястись с человеком, а там с мастером нелады, глядишь — вот уж и остался позади. Да и товарищи могут опередить; то, чему сегодня научился я, завтра могут освоить и другие, и сил и ума у них не меньше, чем у меня, а может, и побольше, так что тут зазнаваться не приходится. В труде, как и всюду, вперед выходит молодежь — таков закон жизни.

Впрочем, над этими вопросами Йожи мало задумывался, да собственно и незачем, — настоящий рабочий и недоверчивый ко всему, даже к славе, крестьянин впитывают все это с воздухом.