Избранное

Но Елена Андреевна, заставившая предварительно прождать часа четыре и принявшая его лишь в полдень, не проговорила с ним и двух минут. Не взглянув на него и не ответив на поклон, она упавшим голосом сказала, что, решив продать имение, поручает своему Александру показать ему планы с бумагами, дом и переговорить об условиях. С этим она сделала знак лакею увести Бурова, добавив тут же, при нем, что не желает, чтобы ее беспокоили в ее личных комнатах. Ни слова не нашелся Николай Егорыч ответить и, стараясь не стучать сапогами, вышел за Александром Семеновичем, натыкаясь на мебель и ругая себя в душе за малодушие. Однако и при обходе дома он не решался, как намеревался заранее, заглянуть во всякий закоулок, перебрать и прощупать каждую мелочь, осмотреть все до одного шкафа и укладки. Вместо того он покорно шел за лакеем, едва оглядывая барские покои, не замечая и половины вещей в них. Мелькали перед глазами зеркала, картины, диваны, бронзовые подсвечники и вышитые бархатные скатерти на столах, а Буров и не думал задержать где-либо идущего впереди Александра Семеновича, хмуро и брезгливо выполнявшего возложенное на него поручение.

Конечно, Буров покупал не дом и не обстановку в нем — в его глазах это были лишь второстепенные и малоценные добавления к девятистам десятинам отличнейшей земли, предмету его давнишних вожделений. Там — в великолепном острове мачтового леса, в рощах молодой сосны, в березниках, поемных лугах и на полях — он давно и досконально знал всякое дерево, каждый клочок покоса, любую плешину в лесу, как не знал их ни один прежний владелец Первина! Вдоль и поперек исходил он все имение, подолгу задерживаясь возле необъятных стволов сосен, в прохладной сени берез, оглядывая цветистые луга с аршинной травой и прикидывая — сколько можно извлечь из всей этой благодати барышей, если взяться за дело по-хозяйски…

Словом, Николай Егорыч не боялся прогадать, даже если бы дом и все в нем оказалось рухлядью.

В сущности, только теперь, спустя почти два месяца после покупки, Буров решил как следует осмотреть весь дом и проверить мебель по спискам, составленным еще самой генеральшей. Побудило его к этому дошедшее до него достоверное известие, что Илья Прохорыч, временно оставленный в прежней должности, вывез ночью к себе в деревню две подводы, груженные всяким добром.

Буров вынул из кармана несколько листов, исписанных острым, дрожащим почерком. При первом беглом ознакомлении с ними он пришел в недоумение: содержание их никак не могло помочь выяснить, что же именно приобретено. «Комната тети Мисс, прежний будуар, секретер Никола, дозадо, козетка, пуф…» Буров со злостью и презрением швырнул всю эту тарабарщину на стол… Уж эти так называемые «русские люди»! Они менее понятны, чем любой немец, каких немало насажали окрестные помещики управлять своими винокуренными заводиками и выколачивать доходы из захиревших экономий. Привычки и обиход старых бар словно пропасть выкопали между ними и мужиком!

И Бурову снова вспомнился тот незабываемый день, когда он, прежний лапотник, сделался владельцем барского поместья. Сколько раз за те долгие часы, что тянулись переговоры, переходил он от надежды к отчаянию, улещал и с досады плевался, хватался за картуз, грозя сейчас же уехать, урезонивал, просил, божился и до хрипоты доказывал, что запущенное имение гроша не стоит и берет он его лишь так, чуть не из уважения и чтобы выручить свою прежнюю барыню.

Первоначальное намерение генеральши получить с него двести тысяч он воспринял как покушение на его карман и желание пустить по миру. Он предложил половину. Это сразу восстановило против него Александра Семеновича, служившего посредником между ним и Еленой Андреевной. Вломившийся в амбицию лакей стал неожиданно держать сторону своей барыни, упрямо и последовательно отстаивая ее интересы. Эта измена выводила Бурова из себя. Не подействовали ни упреки в неблагодарности, ни новые посулы. Тяжело дыша, лакей грузно ходил взад и вперед между спальней генеральши и буфетной, где сидел Буров, перенося ответы и новые предложения сторон. Чуть не плача, уговаривал он свою барыню не уступать потерявшему совесть и крест грабителю мужику, умолял распорядиться выгнать его взашей. Чего только не наслушался от него в этот день Николай Егорыч!

Однако под вечер он таки заездил стариков — они сделались податливее. Буров к первой предложенной им цене прибавил лишь двадцать тысяч, взяв на себя купчую да еще мелкие долги по имению, вроде не выплаченного за три месяца жалованья кое-кому из дворни и трехрублевой пенсии бывшей наложнице генерала, слепой Глаше, уже более столетия проживавшей на усадьбе.

Елена Андреевна не особенно настаивала на назначенной ею подесятинной цене земли, но проявляла необычайное упорство касательно стоимости того, что было дорого ей по личным воспоминаниям: парка, оранжереи, мебели покойного супруга…