Избранное

Ф а н к а (покоряясь очарованию его слов). Хочу… хочу… белую фату… прозрачную и длинную… И еще хочу миртовый венок… (Вдруг умолкает, ее томит какое-то предчувствие, страх.) А что, если этого никогда не будет?.. Почему нас сюда заперли? Когда нас выпустят из этого подвала?.

О н д р е й (беспомощно). Не знаю — почему… И не знаю — когда…

Ф а н к а (тихо). Я боюсь, Ондрик… Мне хочется прижаться к тебе… (Она тянет его за руку в угол, к кровати.) Пошли, хотя бы на минутку, прошу тебя… Я еще ни разу в жизни не лежала рядом с парнем… Только на минуточку, и я отстану от тебя!

О н д р е й (неохотно подчиняется). Хорошо, но только в пальто… И только на минутку!..

Держась за руки, они медленно направляются к кровати. Девушка наивна и естественна. Она, как ребенок, боится темноты подвала. Но вдруг Фанка испуганно вскрикивает: из-за кровати с большого кресла медленно поднимается темная мужская фигура.

Явление второе

Те же и  с т а р и к.

Сгорбленный  старик направляется к горящей свече.

О н д р е й. Терезчак!

Ф а н к а. Это вы?!

С т а р и к (басом). Па-ан Терезчак, пан студент.

О н д р е й. Что вы здесь делаете… (неохотно) па-ан Терезчак?

Ф а н к а. Почему вы не отозвались?

С т а р и к (хрипло). Я думал, что вы уйдете… что вы здесь случайно…

Ф а н к а (презрительно). Подслушивал!.. Шпионил!..

О н д р е й. Подожди! (Старику.) Мы тут не случайно. Нас схватили возле парка. (Взволнованно.) И вас тоже?

С т а р и к. Меня у кладбища.

О н д р е й. Когда? После семи?

С т а р и к (настороженно). А вам-то что?

Ф а н к а. Оставь его!.. Чего ты его выспрашиваешь?

О н д р е й (старику). Разве вы не читали объявление? После семи ходить по городу запрещено!

С т а р и к. Я был на кладбище… и не знал, сколько времени… (С горькой усмешкой.) Я не признаю таких запретов, которые мешают почитать умерших!

Наверху в темноте раздается звон колокольчика, потом грохот, стук, удары в дверь. Возмущенный женский голос громко протестует: «Побойтесь бога! Что вы делаете?» Затем в наступившей тишине слышны шаги по скрипучей лестнице. Трое, стоящие внизу, поднимают головы и напряженно всматриваются в темноту.

Явление третье

Те же, п о в и т у х а, доктор Ш у с т е к  и  Б р о д я г а.

Появляется пожилая рассерженная женщина. За ней — немного подвыпивший доктор. Третий останавливается на полутемной лестнице.

П о в и т у х а. Черт знает что! Ну посудите сами… Иду я от беременной женщины, а эти пруссаки хватают меня прямо на улице и… (Грозит кулаком, глядя наверх.) Я этого так не оставлю!.. Все скажу пану священнику… и к самому коменданту пойду… Я им скажу такое… (У нее перехватывает дыхание.)

О н д р е й. А знаете, что он скажет вам? Что после семи часов в городе…

П о в и т у х а. Ну что… что? (Укоризненно.) После семи часов дети не смеют рождаться на свет? Да?.. Тогда, значит, он не из материнского чрева родился, значит, он дикий зверь… У нас дети, слава богу, родятся еще нормально, а не по приказу, как у них!.. (Едва переводя дух, продолжает.) Говорят, они уже придумали искусственных детей… Вот такие бутылочки… Уколы… раз-два, и полно новых солдат!..

Ш у с т е к. Раз-два?.. (Икает.) Вы хотите сказать, что они…

П о в и т у х а (явно испугавшись, пытается замять разговор). Я ничего не хочу сказать! Я только думаю, что нормальные дети — те, что от мужчины и от бога, и что они крепче и выносливей, чем искусственные… (Увидев Фанку и Ондрея.) А-а-а, вот и этим двоим я помогла появиться на свет… Да, я, наверное, половине города перевязала пуповину, кроме разве таких вот, (презрительно кивнув на старика) как этот старый Терезчак!

С т а р и к. Пан Терезчак, пани Бабьякова!

П о в и т у х а. «Запела птичка на сосне»… (Ядовито.) Не ваша ли это песенка, Терезчак?

С т а р и к. Моя, и я ее еще спою… (Мрачно.) Но вы тогда будете плакать!..